Мертвецы тоже люди

– Вот как… поэтому, значит, – Вано глухо рассмеялся.

– Как хорошо, что весна пришла, – выдохнула я.

– И я люблю, когда всё зеленится кругом, и берёзовый сок льётся из-под бересты, – Вано показал на берёзу, к сучку которой была привязана банка, уже наполовину заполненная древесным соком.

– Это ты сок собираешь?

Вано кивнул:

– Для тебя. Ты же любишь…

«Откуда он знает?»

– Может, поможешь? – предложила я, и он с готовностью кивнул и принялся закатывать рукава сорочки.

Руки у Вано сухие и сильные. На запястьях и выше к локтям – тонкие белые полоски старых шрамов.

– Что это за шрамы у тебя?

– Велесовы метки… отметины инициации.

– Велесовы? Велес – это старинный бог?

– Да, языческий бог.

– Наверное, больно такие метки получать?

– К такой боли я привык… Гораздо больнее, когда ты…

– Возьми куст! – перебила я.

Вано ловко подхватил куст герани и присыпал землёй корни.

– Хочешь, я поставлю этот горшок в твою комнату на подоконник? – бросила я небрежно и снова посмотрела на него.

Вано встал сзади.

– Ты очень добра ко мне сегодня, – повторил он, – я подумал, что ты возненавидела меня… после ночи в поезде.

– Вовсе нет! С чего мне тебя ненавидеть? – я старалась говорить как можно равнодушнее.

– Спасибо за это, – только и сказал он.

И синие глаза пристально глядят в мои. Я отвернулась, не выдержав взгляда.

– Наоборот, ты мне нравишься, Иван… как родственник, – еле слышно пролепетала в ответ.

И тут он взорвался.

– Люблю тебя, – прошептал он неистово и положил руки мне на плечи, – тебя одну… навсегда! Почему не зовёшь на свидание? Я так не могу, мне плохо без тебя… Сжалься, Василиса… иди за меня. Ты не пожалеешь… Я твой душой и телом… Только ты в моём сердце… только ты… Ибо крепка акы смерть любовь…

Иван с жаром продолжал, речь его звучала ветхозаветной молитвой:

– Положи мя, акы печать на серъдце своё, акы перстень, на руку твою: ибо зело крепка, акы смерть любовь… люта, акы преисподняя, ревность… стрелы ея – стелы огненные… [20]

Признание жаром опалило тело. Куст герани задрожал в руках и упал на стол. Вано сжимал мои плечи и крепче притягивал к себе. Тело ныло от желания прикоснуться к нему в ответной ласке, но тут я вспомнила…

«Вано – наркоторговец!»

«Нет у него ни души, ни сердца!»

«А если и есть, то чернее мрака!»

«Значит, все его слова – враньё!»

«Между нами не может быть ничего общего!»

Для таких, как он, любовь – сказка для дураков, радость – пьянки и гульба, секс – связь на час с кем попало, значение главных слов – обесценено, сведено на нет! Единственный бог – мошна! Деньги любой ценой! Для меня такая цена – непомерно высока!

Я оттолкнула Вано, сняла и бросила на стол резиновые перчатки:

– Я не пойду за тебя. Никогда!

Сказала, как отрезала, и быстро вышла из парника. В дверях оглянулась. Вано стоял бледный, понурый, глядя мне вслед синими, как сапфиры, глазами. И вновь мне стало жаль его.

«Моё глупое женское сердце!»

* * *

Ежедневно Вано приносил подарки. Поначалу я не хотела их принимать, но подарки были такими милыми, да и тётя всякий раз стояла рядом, как страж, и чуть ли не падала в обморок, когда я открывала рот и произносила:

– Спасибо, нет…

Чутьём угадав, что мне нравится, Вано не скупился и дарил милые безделушки: то шёлковый шейный платочек, то ожерелье из мерцающего зелёного лабрадора или серебряное зеркальце и гребешок, то чулки с гипюром или обожаемые мною старые духи «Клема», которыми пользовалась моя мама, то конфеты с ликёром или книгу в красивом переплёте.

Самым любимым подарком был старый плюшевый мишка. Вано купил игрушку на блошином рынке:

– Посмотри, какой милый медвежонок…

– Какая прелесть! – восхитилась я и прижала медвежонка к груди.

– …чем-то на меня похож… такие же грустные глаза…

– И верно, похож на тебя, Иван!

– …может быть, его ты полюбишь…

– Кто же продал тебе такое чудо? Я бы не смогла…

– …если уж меня не хочешь.

– …избавиться от такого милахи… Что ты сказал, я не расслышала?

Вано вздохнул и так посмотрел на меня, что волна мурашек пробежала по спине и плечам, а внизу в животе разлилось волнующее озеро тепла. Оно застыло в одной точке у пупка и стремительно, волна за волной, двинулось ещё ниже. Я, кажется, и дышать перестала.