Мертвецы живут в раю

— Я не занимаюсь ни обменом, ни торговлей. Я не занимаюсь шантажом. Я не торгуюсь. У меня нет выбора. Да, ты можешь так говорить, это от-вра-ти-тель-но.

Она распахнула дверь. Она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал себя жалким. По-настоящему. Мне было себя стыдно. В последний раз я видел ее тело. Ее красоту. Я понял, что теряю, когда дверь с треском захлопнулась за мной:

— Убирайся прочь!

Она прогнала меня, во второй раз.

Я сидел на кровати. И листал книгу Кристиана Дотремона, которая лежала поверх других книжек и брошюр, засунутых под кровать. «Дворец чемоданов». Этого автора я не знал.

Лола обводила желтым фломастером отдельные фразы, целые стихотворения.

Случается мне не стучать в твое окно
Не отвечать на твой голос
Не двигаться навстречу твоему жесту
Оттого что мы можем жить
Только в море, которое замерзло

[20].

Вдруг я ощутил, что вторгся в чужую жизнь. Я робко положил книгу на место. Мне надо было уходить. Я в последний раз окинул взглядом спальню, потом гостиную. Я никак не мог понять, в чем дело. Все было в безупречном порядке, пепельницы чистые, кухня прибрана. Все выглядело так, как будто Лола вернется с минуты на минуту. Но все было так, как будто она уехала навсегда, наконец-то освободившись от груза всей той ностальгии, что обременяла ее жизнь: от книг, фотографий, безделушек, пластинок. Но где была Лола? Будучи не в состоянии ответить на этот вопрос, я полил базилик и мяту. С нежностью. Ради любви к запахам. И к Лоле.

На гвозде висели три ключа. Я их проверил. Два ключа от двери и один от почтового ящика, вероятно. Я закрыл квартиру и сунул ключи в карман.

Я прошел мимо старой «Шарите», незавершенного шедевра Пьера Пюже. Старая богодельня в прошлом веке давала приют больным чумой, в начале этого века нищим, потом всем тем, кого немцы выгнали из дома после приказа о сносе квартала. Она видела много страданий. Теперь она была как новенькая, прекрасная в своих линиях, что подчеркивалось розовым камнем. В зданиях разместилось несколько музеев, а в большой больничной церкви — выставочный зал. Тут был книжный магазин и даже кафе-кондитерская-ресторан. Все, кто в Марселе считал себя интеллектуалами и художниками, приходили сюда показаться почти также регулярно, как я отправлялся на рыбную ловлю.

Здесь состоялась выставка Сезара, этого марсельского гения, который добился успеха, создавая свои «компрессии» черт знает из чего. Эти «скульптуры» марсельцев забавляли, а мне они были противны. Притекали туристы. Целыми автобусами. Итальянцы, испанцы, англичане, немцы и японцы, конечно. Столько пошлости и дурного вкуса в месте, чья история полна трагизма, мне казалось символом этого «конца века».

Марсель был захвачен парижским идиотизмом. В мечтах он видел себя столицей. Столицей Юга. Забывая, что столицей его делало то, что Марсель был порт. Перекресток, на котором сходились и смешивались все народы. Испокон веков. С того дня, как Протис ступил на берег. И взял в жены прекрасную Гиптис, лигурийскую принцессу.

Джамель шел вверх по улице Родийа. Он застыл на месте, удивленный, что наткнулся на меня. Но ему не оставалось ничего другого, как продолжать идти в мою сторону. Вероятно, надеясь, но не веря в то, что я его не узнаю.

— Как дела, Джамель?

— Да так, месье, — еле слышно пробормотал он.

Он бросал взгляды направо и налево. Я знал, что было большим позором, если тебя увидят разговаривающим с легавым в штатском. Я взял его за руку.

— Пошли, я тебя угощаю.

Движением подбородка я указал ему на бар «Тринадцать углов», чуть ниже по улице. Это была моя «столовая». Комиссариат находился в пятистах метрах, вниз от пассажа «Тринадцать углов», на другой стороне улицы Сент-Франсуаз. Я единственный из полицейских, кто ходил в этот бар. Другие, смотря по их симпатиям, привыкли бывать чуть ниже, на улице де л'Эвеше или площади Труа-Кантон.

Несмотря на жару, мы сели внутри. Чтобы укрыться от посторонних взглядов. Анж, патрон, принес нам два пива.

— Ну, что с мопедом? Ты его спрятал?

— Да, месье. Как вы сказали. (Он сделал глоток, украдкой взглянул на меня.) Слушайте, месье. Мне они уже задали кучу вопросов. Я должен начать все сначала?

Теперь удивился я.

— Кто «они»?

— Ты разве не полицейский?

— Я задал тебе вопрос или нет?

— Другие.

— Какие «другие»?

— Ну, другие. Те, кто его пристрелил, вот кто. Я даже испугался. Они сказали, что могут меня забрать за соучастие в убийстве. Из-за мопеда. Его, правда, пришил тот тип?

Мне вдруг стало жарко. Значит, они знали. Закрыв глаза, я пил пиво. Я не хотел, чтобы Джамель заметил мое волнение. Пот ручьем катился у меня по лбу, по щекам и по шее. Они знали. Я содрогнулся, лишний раз повторив себе это.

— Кто был этот тип?