Мертвецы живут в раю

И она, вместо того, чтобы протянуть мне губы, подставила щеку. Бабетта установила между нами новое отношение. Мы оказывались в мире, где больше не существует лжи. Я очень ее любил, Бабетту. И признался ей в этом.

— Ты совсем тронулся, Фабио. Ты болен сердцем. А я задницей. Наши дороги не могут пересечься. (Она посмотрела на меня так, будто видела впервые.) В конце концов, я предпочитаю так. Потому что я тоже очень тебя люблю.

Ее кофе был восхитителен. Бабетта мне сказала, что предложит «Либэ» расследование о Марселе. На тему — экономический кризис, мафия, футбол. Чтобы получить деньги за ту информацию, какую она раздобудет. Она уехала, обещая позвонить дня через два-три.

Я остался курить, глядя на море. Бабетта обрисовала мне точную картину создавшегося положения. С марсельским преступным миром было покончено. Война главарей ослабила его, и сегодня ни у кого не было размаха хозяина. Теперь Марсель был всего лишь рынком, которого вожделела неаполитанская Каморра, чья деятельность сосредоточивалась на торговле героином и кокаином. Миланский еженедельник «Мондо» в 1991 году оценивал годовой оборот членов Каморры Кармине Альфьери и Лоренцо Нуволетто, соответственно в семь и шесть миллионов долларов. Уже десять лет Марсель оспаривали друг у друга две организации. Новая Каморра, созданная Раффаэле Кутоло, и Новая семья кланов Вольгро и Джулиано.

Дзукка выбрал свой лагерь. «La Nuova Famiglia»[22]. Он забросил проституцию, ночные кабаки и казино. Одну часть отдал арабской мафии, другую — марсельским бандитам. По поручению последних он управлял этим эрзацем корсиканской империи. Свои настоящие дела он вел с членом Каморры Микеле Заза, по прозвищу Безумный. Заза проводил свои операции в треугольнике Неаполь, Марсель и Синт Мартинс (голландская часть острова Сен-Мартен в Антильском архипелаге.) Для него Дзукка вкладывал прибыли от наркотиков в супермаркеты, рестораны и жилые дома. Бульвар Лоншан, один из самых красивых в Марселе, практически весь принадлежал им.

Заза был «взят» месяц назад в Виль-Нёв. Лубэ, под Ниццей, во время операции «Mare Verde»[23]. Но в делах это ничего не изменило. Дзукка ловко, почти гениально, развернул мощные финансовые связи Марселя с Швейцарией и Германией. Дзукка находился под «крышей» неаполитанцев. Все это знали. Убрать Дзукку граничило с чистым безумием.

Я сообщил Бабетте, что Дзукку прикончил Уго. Чтобы отомстить за Маню. И что я не понимаю, кто мог вбить ему в башку подобную мысль и зачем. Я позвонил Батисти.

— Фабио Монтале. Это тебе что-то говорит?

— Легавый, — ответил он после короткого молчания.

— Друг Маню и Уго. (Он саркастично хихикнул.) Я хочу тебя видеть.

— Я сильно занят в эти дни.

— А я нет. Я даже свободен в полдень. И очень хотел бы, чтобы ты пригласил меня в какое-нибудь симпатичное местечко. Чтобы поболтать наедине.

— А если нет?

— Я могу доставить тебе неприятности.

— Я тоже.

— Но ты, насколько мне известно, не слишком жалуешь рекламу.

Я пришел на службу в отличной форме. И полный решимости. Мысли у меня были ясные, и я знал, что ради Уго я готов идти до конца. Ради Лейлы я снова займусь расследованием. Прямо сейчас. Я спустился в общий зал совершить еженедельный ритуал назначения нарядов.

Пятьдесят человек в форме. Десять автомобилей. Два полицейских фургона. Дневные наряды. Ночные наряды. Назначения по участкам, кварталам, в супермаркеты, на бензоколонки, в банки, почтовые отделения, лицеи. Рутина. Люди, которых я не знаю или знаю совсем мало. Редко это были одни и те же. Мне было поручено и отзывать из нарядов. Молодых, старых. Отцов семейства, молодоженов. Невозмутимых отцов, рвущихся в бой молодых. Не расистов, если только с арабами. И с черными, и с цыганами. Говорить мне было нечего. Только формировать наряды. Я проводил перекличку и назначал дежурных по их физиономиям. Это не всегда давало лучшие результаты.

Среди парней был один антилец. Первый, кого мне прислали. Высокий, крепкий, с коротко подстриженными волосами. Мне он не нравился. Эти молодцы считают себя большими французами, чем любой овернец. Арабы для них — это не стакан рома. И цыгане тоже.

Я с такими сталкивался в Париже, в комиссариате Бельвиля. Они гнусно обходились с другими за то, что те не овернцы. Один из них мне говорил: «У нас ты арабов не увидишь. Они, как бы это сказать, свой лагерь выбрали, понимаешь!». Я не чувствовал, что принадлежу к какому-нибудь лагерю. Просто стою на службе правосудия. Но время подтверждало его правоту. Этих парней я предпочел бы послать на почту или в компанию «Электриситэ де Франс». Антилец отозвался на фамилию Люк Рейвер. Я поставил его в наряд вместе с тремя «стариками». Будь что будет!

Прекрасные дни бывают лишь ранним утром. Мне следовало бы помнить об этом.

Рассветы оказываются только иллюзией красоты мира. Когда люди открывают глаза, в свои права вновь вступает действительность. И они снова сталкиваются с загаженным миром. Я думал об этом, когда в мой кабинет вошел Лубэ. Я понял это потому, что он стоял, держа руки в карманах.