Мёртвое

– …что мы не наняли детям хороших репетиторов, и что скоро их пошлют сдавать тесты в министерство образования, и что теперь, когда он взялся подражать тебе как автору, больше шансов…

– Хватит, – в один голос говорят Джейкоб и папа, после чего переглядываются – в некотором изумлении.

– …что это затворничество, или как ты там это называешь, причинит ему вред. Боже мой, иногда я слышу, как он всю ночь напролет говорит сам с собой!

– Прости, мам, – вворачивает Джейкоб.

– Перестань извиняться! – кричит она, затем снова поворачивается к отцу. – Говорю тебе, надо выбраться отсюда хоть ненадолго. Мы все страдаем от изоляции, мы все больше замыкаемся в себе. Давай вернемся на время в город, поживем немного там. Что думаешь? Да хоть вот прямо сейчас. Поехали?

Кивая, как если бы полное согласие между ними было достигнуто, папа рявкает:

– Нет, никуда мы не поедем!

Джозеф сжимает подлокотники своего кресла до белизны в пальцах и переводит напряженный взгляд с матери на отца. Рейчел убирает руки с его груди и прячет их за спину. Кажется, достаточно единственной искры, чтобы накаленная атмосфера комнаты рванула почище всякой пороховой бочки.

Папа смотрит на Джейкоба и спрашивает:

– Ты этого хочешь? Хочешь уехать со Стоунтроу, сынок?

– Нет, папа.

Бет усмехается – в прошлом. В настоящем она шепчет ему на ухо одно-единственное слово: любовь. Конечно, Джейкоб любил отца и его работу. Он хотел как лучше, а вышло – как всегда.

Мама поднимает руки, признавая капитуляцию. Ее взгляд по-детски озадаченный – она будто ждет, что кто-нибудь объяснит ей, почему привычный быт рассыпается на глазах.

– Джейкоб, я только подумала… тебе может понравиться ходить в школу с другими детьми твоего возраста. Ты многое упускаешь, правда. Осенью начинается новая четверть у младшеклассников. Думаю, пора учиться как все.

А Рейчел ни с того ни с сего спрашивает:

– У тебя воображаемая подружка, да? Она хорошенькая, Третий?

Джейкоб исследует лицо сестры на предмет иронии – но, как ни странно, не находит таковой. Опять же, ясно, что она любит его, и он не может смириться с этим. Как много она знает, и чувствует ли она жгучую ревность под сердцем при мысли о том, что между ней и вторым братом встал кто-то еще? Он стискивает зубы, его голос – ровный, как грифельная доска.

– Да, Рейчел. Она очень красивая.

– Понятное дело, если она – твоя.

Папа смотрит на Джейкоба, отчего-то резко переменяясь в лице. Он обходит кровать и пытается заглянуть в шкаф, но широкие плечи Джозефа мешают ему. Взволнованная мама беспокойно переминается с ноги на ногу, Джейкоб ерзает все больше и больше.

– Какая она, сынок?

– Очень милая, – честно отвечает Джейкоб.

Его отец делает еще один осторожный шаг вперед и прочищает горло.

– Джейк… а что на ней надето?

– Платье.

– Какого цвета?

С папой явно что-то происходит, и Джейкоб, поворачиваясь, смотрит на него.

– Почему ты спрашиваешь?

– Скажи мне, оно желтое?

– Айзек, что на тебя нашло? – упрекает мама папу.

У Джейкоба холодеют пятки, живот сжимается в болезненном спазме.

Папа знает. Но откуда?

Самое время поговорить о секретах – может быть, все ее увидят; настал момент вывернуть сердца наизнанку и показать друг другу, что там припрятано. Голова от таких перспектив идет кругом. Рейчел и Джозеф тут же притихают. Где-то в чаще Енот вжимает голову в плечи, а Дрозд перестает искать себе поживу в грязи. Где-то далеко – глухой раскат грома, пропускающий легкий дребезг через окна. Мужчина, которым Джейкоб стал, ничего не может посоветовать ребенку, каковым он был, – ему разве что хочется стереть это глупое озадаченное выражение с маминого лица. Он устал, его пальцы затекли, в висках стучит пульс от голосов муз – они ведь никогда не смолкают, даже когда брат с сестрой приходят удовлетворить их нужды.

– Да, папа, – слабо отвечает он. – Желтое платье.

Элизабет делает вид, что позирует для невидимой камеры, – вертит задом, подбирает подол платья, принимает разные позы. Ее движения слишком современны. Нет, она точно не одна из дочек старого морехода Тадеуша.

– Ты заходил в мой кабинет, сынок?

– Нет.

– Читал мои рассказы?

– Я перестал их читать, когда ты перестал мне их показывать.

Эти слова, оказывается, все еще способны пробрать папу. Он вздрагивает, как от удара по лицу – признавая тем самым хлестко озвученный факт. Последние пару лет он все чаще прячет свое творчество от сына. Но у него, впрочем, есть на то причины; суровая и опасная правда стоит за этим.

– Я хочу, чтобы ты встал и подошел ко мне, Джейкоб.

– Зачем?

– Айзек, что случилось? – волнуется мама.

– А теперь сделай так, как я попрошу, пожалуйста.

Бет отрицательно помотала головой – тогда.

Бет отрицательно покачала головой сейчас и протянула к нему руки. Черные круги-полумесяцы под ее глазами обрели совершенно нестерпимый, ужасающий оттенок тьмы и болезни, несчастливого рока и загробного мира.

– Ты мне нужен. Я люблю тебя, мой Люцифер.

Но Джейкоб все глядел в собственное прошлое, борясь с десятью годами утраты.