Мертвое море

Словно голодные собаки, мечущиеся вокруг ведра с мясными обрезками, твари чуяли, что в лодке есть мясо и кровь, только не знали, как до них добраться, поэтому продолжали кружить, проплывали под лодкой, толкали ее, били хвостами. Пока они еще не нападали всерьез и всего лишь заигрывали с жертвой — настоящая волчья стая из бездонного, первобытного моря, — но скоро, уже очень скоро они начнут атаковать. Их становилось все больше, они выплывали из неведомых глубин, петляя между дрейфующими скоплениями водорослей, мешали друг другу, бились телами и скрипели плавниками. Было ясно, что, стоит крови попасть в воду, тут же начнется пищевая лихорадка, а значит, недолго оставалось ждать до того момента, когда они перевернут лодку и наконец полакомятся всласть.

По крайней мере, так себе все представлял Сакс.

— Вы только посмотрите на них, парни. Видели когда-нибудь таких чудовищ? Гляньте, какие пасти у этих тварей. Господи, да такими зубами можно отрывать руки-ноги, рвать глотки и крошить кости.

Если это была попытка пошутить в свойственной ему едкой манере, то выходила она неудачной. Никто не смеялся, и даже у Крайчека был испуганный вид.

— Такое ощущение, будто я в ведре, а ведро — в бассейне с крокодилами, — сказал Фабрини. — И я жду, когда один из этих злобных ублюдков догадается, как до меня добраться.

Саксу, похоже, такое сравнение понравилось, поэтому от себя он добавил:

— Скорее, как крыса в змеиной норе. Тебе это больше подойдет.

— Чертовы акулы, — выругался Менхаус.

— Это не акулы, — возразил Сакс. — Я видел акул. Это точно не они.

Сакс был в этом уверен. Эти рыбки обглодали бы «Челюсти» до костей минут за пять. Бригадиру они показались знакомыми, возможно он видел их раньше. Не живыми, конечно, а в музее, например, или в одном из документальных фильмов про ископаемых существ, потому что чем дольше он смотрел на этих жадных, уродливых созданий, тем больше убеждался, что в них есть что-то доисторическое. Сакс жалел, что Кушинга нет рядом, потому что тот сразу бы подобрал нужное название: он хорошо разбирался в таких вещах.

На покрытых пластинами, угловатых, с острыми костяными гребнями и впадинами головах рыб было больше костей, чем мяса, поэтому Сакс окрестил тварей «костолобыми». Когда одна из них впервые подплыла близко к лодке, он едва не обделался от страха. Рыба походила на маленького монстра в маске черепа или на живой плавучий скелет. Акулы по сравнению с этими страшными, как смертный грех, тварями представлялись милыми, безобидными зверушками.

— В них есть… — начал Менхаус, склонив голову, словно намереваясь выдать нечто важное, — не знаю, что-то жуткое, дьявольское, что ли. В этих костяных мордах, черных запавших глазах, в разинутых челюстях, как будто они созданы для того, чтобы рвать и кусать.

Сакс ухмыльнулся. «Все верно, кретин», — подумал он.

«Костолобые» были злобными, ловкими тварями, которые могли резать мясо и кости, словно бензопила. Они отличались друг от друга. Одни были меньше фута в длину и по форме напоминали угрей, другие — два или три фута, с массивными, пулевидными телами, большую часть которых занимала голова, а еще были третьи — очень крупные, — восемь или десять футов в длину, с огромными костяными челюстями, способными перекусить стальной кабель.

Без сомнения, они были хищниками, и не имело значения, могли ли люди, сидящие в лодке, классифицировать их с научной точки зрения и назначить им место в природной иерархии: в ближайшее время твари никуда не собирались уплывать.

Сакс был от чудовищ в полном восторге, особенно его веселил абсолютный страх, который они нагоняли на его маленькую команду, поэтому он увлеченно за ними наблюдал.

Твари были бурого или зеленого, иногда желтого цвета, пятнистые и полосатые, некоторые из тех, что поменьше, — ярко-красные или солнечно-оранжевые, как переливчатое стекло, отчего казались искусственными.

Менхаус, опустив глаза, медленно раскачивался взад-вперед и поглаживал усы. Может, он думал о чем-то, а может, боялся думать. Фабрини проклинал рыб на чем свет стоит, Кук изучал их без эмоций: его глаза были такими же тусклыми и безжизненными, как у кружащих вокруг хищников, но внутренне он был напряжен сильнее, чем тетива лука. Крайчек просто наблюдал за тварями, его нижняя губа слегка подрагивала — никогда не знаешь, какие призраки пляшут среди темных руин сдавшегося разума.

Сакс, казалось, был единственным, кому твари доставляли удовольствие. Он считал, что и «костолобые», и его товарищи по несчастью были на одной стороне — на стороне неприятеля. Все они были для него врагами. Если он упадет за борт, «костолобые» прикончат его в два счета. Здесь, в лодке, то же самое: Фабрини и Кук, а может и Менхаус, хотят его смерти, у Крайчека силы остались лишь на то, чтобы чесать яйца и дышать. Они все предатели и головорезы, а единственное, что может остановить грязных убийц, — это пуля и нож, которые и сделали Сакса богом и господином, и, как у любого господина, у него были враги.