Мёртвое сердце. Том 2. Кровь от крови

Вампир, заточённый в саркофаге, вырывается на волю. Но вместо того, чтобы растерзать гостей и выпить их кровь, он подходит к лежащей на полу Мистлев и склоняется над ней. Лицо Ревана слишком бледное, замешательство появляется лишь на миг, но отступать поздно. Последнее, что вспыхивает в сознании Гийома, это женский силуэт, появившийся в зале, но маг слишком разъярён, чтобы удержать видение.

– Эт-тот ублюдок освободил древнего вампира и скормил ему свою подружку! – воскликнул Гийом, вскакивая с пола.

Дрожащей от слабости и злости рукой Гийом с трудом нащупал пузырёк с восстанавливающим зельем, который всегда держал в под рукой, в маленькой поясной сумочке. Его руки тряслись так, что половина жидкости текла мимо рта. Маг закашлялся, у него закружилась голова, но Флавий вовремя поддержал Гийома и помог не упасть.

– Вы уверены, что правильно поняли увиденное? – спросил мэтр Нотт, обеспокоенно глядя Гийому в глаза. – Я знаю мэтра Вегри с детства, он не способен на…

– Видно, плохо знаете, – зло выплюнул Гийом, схватил Флавия за руки и притянул их к своим вискам. – Смотрите, пока видения не рассеялись окончательно!

Выражение лица Флавия менялось на глазах. Недоверие, сомнение и, наконец, ужас от увиденного. Реван действительно добровольно освободил древнее зло, заточённое здесь, а значит предал идеалы Академии.

– Я-я… Я должен вернуться с докладом. После увиденного можете не сомневаться, вам дадут людей и выделят средства.

Глава 7. Бледная дева

Зелёная марка, окрестности Бру-на-Лайгх. Два дня спустя…

"…Почему говорящая-с-богом молчит? Она едет на Угольке, опустив голову, точно увядший цветочек. Чёрный капюшон с маской скрывает её белое-белое лицо, и госпожа совсем не смотрит на Мархада-Ку, она просит его молчать и следить за дорогой. А что там за ней следить?"

Дорожка от Пограничного Камня между Южной и Зелёной марками вела на Бру-на-Лайгх через осенний лес. Ветер гонял золотые берёзовые листья по жухлой траве, отцветали последние самые стойкие к холодам эльфийские колокольчики и роняли голубые, лиловые и красные цветы на холодеющую землю. По-осеннему высокое небо густого василькового цвета выдалось чистейшее, а солнце, так нещадно палящее на равнинах, сейчас светило на удивление мягко и отстранённо… Золотилась трава, зеленел мох на многочисленных камнях, журчал говорливый ручеёк где-то поблизости.

– В кустах притаился серенький волк, в толстых барашках знает он толк, – пропел Мархад и гаденько рассмеялся, принимаясь сочинять новую песенку.

– Помолчи, Мархад, – наконец подала голос Мистлев.

Из-под чёрного капюшона на шута раздражённо глянули золотистые глаза. Голос у неё был непривычно тихий, шелестящий, под стать имени. Ей не требовалось кричать на своих подчинённых, чтобы заставить их беспрекословно подчиняться. Мархад поджал губы, принял на мгновение по-детски обиженный вид, но всё же замолчал. Минут на пять. Реван закатил глаза, Мистлев устало вздохнула и крепче ухватилась за поводья, прислушиваясь к лесу. Было слишком тихо, только где-то неосторожно хрустнула тоненькая веточка.

Такая неестественная тишина всегда означало одно – развлечение для Мархада, очередную засаду. Видимо, трёх путников без доспехов и безоружных на вид разбойники посчитали вполне лёгкой добычей. Несомненно, они позарились на набитые чересседельные сумки, а в них и правда было, чем поживиться. Да и пара таких отличных лошадей всегда лакомый кусок для бандитов.

К драгоценностям, которые Мистлев и Реван надевали на пир, прибавилось несколько украденных золотых колец, один браслет и целое ожерелье. В быстрых танцах да после обильных возлияний гости не заметили пропажу. Некромант, конечно, был ни сном, ни духом, да и Мистлев вовсе не собиралась говорить с ним о своей добыче. Лекции-то он давно уже не читал, но взгляд… Среди украденного и личного барахла был и кинжал, который не прочь получить заказчик. О сроках он умолчал, сказав лишь, что сам найдёт Мистлев, когда нужно, поэтому она никуда не торопилась.

Уголёк настороженно повела ухом и остановилась, послушная воле своей хозяйки.

– Эй, девка, слезай со своего коня, да дружку своему скажи, чтобы то же самое сделал. Дальше пешком пойдёте, если послушаете доброго и честного гражданина, а если нет, то извиняйте, прикопаем мы вас в канавке.