Мертвое царство

Мне бы собрать настоящий совет – созвать бы всех князей у себя, даром что Холмолесское было главным княжеством. Быть может, я малодушничал, но себе и всем говорил, что не могу сейчас срывать князей с мест и звать в Горвень, просить оставить стольные в опасные времена. Конечно, князья бы и не согласились идти у меня на поводу – разве что Пеплица выслушала бы. Вместо того я позвал тех, в ком был уверен: старших соколов Сапсана и Дербника, Пеплицыного Канюка, своего воеводу Нилира и Смарагделя. Последний, естественно, держался особняком: стоял в углу с мрачной задумчивостью на лице и изо всех сил делал вид, что людские дела его нисколько не заботят. Я был благодарен ему за то, что он принял наиболее человеческий облик из всех возможных: только зеленоватая кожа и слишком ярко сияющие глаза выдавали в нём лесового.

Они уже собрались за столом и ждали только меня – встретили вопрошающими взглядами, а я как увидел их вместе, так понял: мне опостылели стены терема, я не могу сидеть в духоте и темноте, ни минуты больше не вынесу, и чинные советы, где все говорят как по заученному, не для меня.

– Нам нужно выйти, – прохрипел я и широкими шагами пересёк зал, не дожидаясь вопросов или возражений.

На крыльце мне стало чуть легче. Унялось свербение в груди, холодный воздух освежил разум. Я вдохнул поглубже и спустился во двор, укрытый тонким снежным покрывалом. Спустя несколько мгновений из терема выбежал Нилир, после него – трое гонцов-соколов, а самым последним лениво вышагал лесовой.

– Кречет! – окликнул Сапсан. Он по-прежнему звал меня старым сокольим именем, наверное, недоумевая, как мне удалось из сокола стать князем.

Я бросил через плечо:

– Седлайте коней, нет мочи в четырёх стенах сидеть. Задохнусь в тереме скоро.

– Да уж, волк собакой не станет, – протянул Канюк не то восхищённо, не то насмешливо.

– Как же совет, князь? – Нилир нагнал меня и тронул за плечо. – Ты ведь для чего-то созвал нас.

– В пути поговорим.

Пусть думают обо мне как о взбалмошном, ветреном самозванце, пусть. Если уж все они так меня видят, что ж, значит, так оно и есть. Только я не был бы собой, если б из одних только приличий стал делать то, чему противится сердце. Обернувшись, я увидел, что все мои спутники недоумённо хмурятся, и только Смарагдель туманно улыбается.

Конюший удивился нам, но безропотно подготовил коней: Нилир взял своего, а вот соколам понадобились свежие, и я дал им лучших из своей конюшни. Рудо я оставил в тереме, отдыхать на кухне и нежиться под полными руками добрых стряпух: мой верный пёс мог бы не нагнать резвых молодых коней, нам с ним лучше будет прогуляться одним, когда гости уедут. Себе я взял крепкого серебристого коня, а Смарагдель, дождавшись нас, сам обернулся оленем: ни один скакун не понёс бы на себе лесового, если только тот, которого готовили ещё жеребёнком.

Нам открыли ворота, и мы стремительно промчались через весь Горвень, поднимая клубы колкого сухого снега. Я безжалостно подгонял жеребца, сильно оторвавшись от моих спутников. Подбитый мехом плащ бился за спиной, злой ветер трепал волосы и терзал лицо, а я радовался, наконец-то чувствовал, что не сижу взаперти, а хоть что-то делаю.

Только проскочив сквозь посад и выбравшись на простор, мы пустили коней рысью, а потом перешли на шаг. Славно было ощущать, как быстро кровь бежит по венам, и я даже позволил себе улыбнуться.

– Я благодарен вам, – крикнул я, оборачиваясь на своих товарищей. Олень-Смарагдель вышагивал гордо, а кони фыркали, не понимая, что с рогатым не так. – Вы явились на мой зов, оставив свои дела. Холмолесское не забудет вашу отзывчивость.

– Братья друг друга не бросают, – ответил Дербник. Сокол князя Мохота из Чудненского бывал резок и нетерпелив, но чтил соколье родство даже после того, как я вернул себе человеческое имя и занял княжий терем.

– Тем более, когда ходят слухи, что с твоим собственным соколом случилось что-то худое, – откликнулся Сапсан.

Я поджал губы. Вести о пропаже Огарька докатились до него – соколы обязаны вызнавать обо всём, что творится в Княжествах, но что, если это известно не только соколам, а уже всем любопытствующим?

– Многие знают? – спросил я.

Сапсан и Дербник переглянулись.

– Не тревожься, князь, – хмыкнул Канюк. На полы его тёмно-синего щегольского плаща налип снег, волосы растрепались от скачки и тонкими прядями свесились на лицо. – То – сокольи толки, простолюдины заняты иным. Кто станет переживать о зелёном пареньке, когда в любой момент в твою деревню могут войти степняки? Ещё и царская армия дышит в затылок. Доносили ведь, наверняка, и тебе тоже – идут Сезарусовы вояки.

– Это правда, – неохотно признал Нилир. – О твоём соколе никто не думает, головы заняты другим.

Я выдохнул. Быть может, князю не подобало так думать, но иначе я не мог: пропавший Огарёк выталкивал и степняков, и Царство на задворки мыслей. Волевым усилием я заставил себя перестать думать о соколе хоть ненадолго и обратился сразу ко всем:

– Чего от нас хочет Царство? Всё того же? Безмолвного принятия придуманной веры?