Мертвое царство

– Того же, – с готовностью ответил Канюк. – Снова засылали гонцов, на этот раз – без железных доспехов. Говорили ладно и красиво, хотели Пеплицу поразить красноречием, а она выставила их вон. Засели у сожжённой Еловицы, наставили там шатров и ждут неизвестно чего. То ли нашей милости, то ли нашей глупости. Может, измором возьмут, а может, готовят бойню.

Я ухмыльнулся самой гадкой из своих ухмылок.

– Так что же мы, позволим им сидеть у своих границ?

– Мохот благословил меня на совет, – откликнулся Дербник. – Князь немолод, но так же горяч, как в лето моего сокольего посвящения. Границы Чудненского далеки от царского становища, но вести о новой вере привели Мохота в истинную ярость. Он готов прислать пеших и конников, чтобы прогнать иноземцев.

– Изгод доверил это мне, – недовольно буркнул Сапсан. Многие знали, что князь Сырокаменского привык во всём полагаться на своего сокола, а Сапсан, между прочим, был уже не юноша, чтобы стрелой летать по княжеским поручениям, и лично я бы на месте князя подумал над тем, чтобы обзавестись молодым гонцом. – Если потребуется, я подниму дружину.

– Ну а Ягмор даже сокола не прислал, – фыркнул Канюк.

– Что ему тревожиться, сидит на дальних берегах, – проворчал я. – Будь я так же далеко от границ, тоже не шевельнулся бы, положившись на соседей.

Мы выстроились в один ряд, и наши кони спокойно шагали по полю, усыпанному снегом. Нечистецы заснули зимним сном – так всегда происходило, когда Серебряная Мать вступала в полные права на целую половину годового оборота. Я был уверен: все мои спутники думали об одном и том же: о помощи нечистецей.

– Ваше молчание громче любого спора, – произнёс Смарагдель, не меняя оленьего облика. Это было странно: видеть говорящего оленя, но не более странно, чем то, что мой друг и отец всегда оставался единственным из сородичей, кто не засыпал на зиму. – Я чую, о чём вы молчите. И скажу вам вот что. Я готов был бы поднять мелких лесовых и лешачат, собрать по всем владениям. Княжества – наш край, даже больше, чем людской. Мы – дети Серебряной Матери, вы – сыны Золотого Отца, а кое-кто из вас – сразу и то, и другое. Нам не навяжешь нового, наносного, как ни старайся и сколько ни тряси железом. Это невозможно. Но так же невозможно и другое: поднять лесную братию среди сна, надёжно охраняемого материнским светом. Здесь вам придётся надеяться самим на себя, чтобы защитить не только людей, но и нас. Не думал, что когда-либо наступит такое время. Вам не поднять нечистецей против врагов, мои лесовые спят среди таких глухих чащоб, куда не протиснуться ни одному лесному зверю. Бейтесь сами.

Никто, кроме меня, не посмел бы спорить с лесовым, но мне нечего было возразить Смарагделю. Он всегда говорил то, что думал, не лебезя и не заигрывая. Я кивнул ему, выражая почтение.

– Я понимаю тебя, Смарагдель, и не прошу помощи твоего народа, лишь позволения провести войска через Великолесье. Ты не станешь противиться?

Олень качнул рогатой головой.

– Не стану. Проходите и гоните тех, кто хочет лишить нас отца и матери. А если не получится прогнать – убивайте.

– А что с твоей силой? – спросил Дербник. – Мы с Сапсаном видали, как ловко вы со скоморошьим князем разделались с тварями, которых породил Истод в последнюю Морь. В вас проснулись силы нечистецких сынов, и все враги полегли прямо так, от одного вашего желания. Помнишь ведь, Сапсан?

– Как не помнить, – откликнулся старший сокол. – Видел, как враги оборачиваются прахом и мшистым кочкарником, – истинно бесценная мощь. И верно, Кречет, могли бы вы с Трегором повторить нечто подобное?

Я задумался. И раньше размышлял над этим, как же иначе. В былые времена случалось такое, что враги на самом деле превращались в нечто неживое, стоило мне этого возжелать до зубовного скрежета. Но это происходило только в тех случаях, когда мне грозила неминуемая смерть – что-то просыпалось во мне, какая-то сила, доставшаяся мне от отца-лесового. По правде, я вообще не должен был прожить среди людей двадцать девять зим – и Трегор тоже, он ведь сын верховного водяного Тиненя. Но что-то с нами вышло не так, как с большинством нечистецких детей, мы не сошли с ума и не иссохли от тоски, не ушли в леса и не обернулись чудовищами, зато прочувствовали свои силы и пользовались ими, когда возникала неодолимая нужда. Но тогда врагов было не так уж много – меньше дюжины, а вот против целого войска, я знал, ничего не выйдет.

– Нас всего двое, и мы не всесильны, – ответил я. – Я отыщу Трегора и поговорю с ним. Быть может, нам удастся что-то придумать. Но сдаётся, мы только разозлим царя, если, к примеру, обратим во мхи его послов. Без нечистецей и их ворожбы справимся, чистой силой людской и яростью княжеских воинов. Многие захотят отомстить за своих братьев и сынов, убитых на заставах. Многие взъярятся за священную веру, в которой нас заставляют усомниться. Мы будем биться. И я сам поведу наши войска к границам, если вы мне позволите.

– Позволим, – первым согласился Нилир. Я улыбнулся ему: не ожидал ничего иного от своего воеводы.

– Позволим, – согласился Сапсан.