Мертвопись

Осужденный Бережной сидел в комнате для допросов, сложив руки на коленях и стискивая в пальцах мягкое черное кепи, которое здесь носили все сидельцы. Когда дверь в комнату открылась, он с дисциплинированной готовностью поднялся и поздоровался. Крячко смотрел на этого высокого парня со светлым ежиком волос и с серыми невыразительными глазами. Он видел фото Бережного в уголовном деле, а теперь поразился, как изменилось лицо этого человека. Восемь лет колонии не идут на пользу, это уж точно. Обострившиеся черты погрубевшего лица. И складки носогубные ярче проявились и на лбу от постоянного хмурого выражения, и глаза стали другими. На фото в уголовном деле был двадцатилетний парень с наивным, чуть нагловатым выражением лица. А сейчас перед ним молодой мужчина, на лице которого лежала неизгладимая печать… Стас попытался подобрать слово. Наверное, печать терпения.

Крячко уселся за стол, сложил руки, сцепив в замок пальцы, и кивнул осужденному на стул:

– Садись, страдалец. Разговаривать будем.

– Разрешите спросить, – низким, хрипловатым, простуженным голосом спросил Бережной. – Вы откуда?

Вся его вежливость, поспешное вставание, приветствие и просьба спросить иллюзий у Крячко не вызывали. Он знал, как муштруют осужденных в колониях. Не поздоровался с кем-то из персонала, в строй опоздал встать, и ШИЗО. А нутро у него другое.

– Полковник Крячко. Главное управление уголовного розыска МВД России, – представился Станислав.

– Ого! – чуть качнул головой Бережной. – Это по поводу моего освобождения в августе? Или по старому делу, за которое отбываю?

– Правильно, по твоему старому делу, за которое ты сюда загремел. Есть к тебе вопросы.

– Вроде восемь лет прошло. Что тут спрашивать-то?

– Пришло время спрашивать, Бережной. Есть вещи, на которые нет срока давности. Но сначала мы поговорим с тобой о другом. О тебе поговорим. Скажи, как ты жить собираешься, если тебя освободят?

– Что значит «если»? Я сознался в преступлении, все подтвердилось уликами, я отбыл наказание полностью.

– Отвечай на вопрос, – повысил голос Крячко.

– Нормально собираюсь жить, – неохотно заговорил Бережной. – Работать пойду, семью заведу. Как все люди. Если вы спрашиваете, буду ли я в будущем нарушать закон и хочу ли снова попасть сюда, то скажу, что не хочу. Меня в оперчасти раз в месяц маринуют такими вопросами. По дурости, по пьяному делу влетел. Больше не хочу.

– А если придется? Все ли ты сделаешь, чтобы не попасть сюда?

– Не понял вас.

– Все ты понял, Бережной! – усмехнулся Стас. – Когда вопрос ребром встанет, в колонию или на воле остаться, живот положишь за то, чтобы не сесть? Что ты юлишь?

Он смотрел на осужденного и понимал, что тот догадался, о чем речь. И не только догадался, но и испугался. Вопрос, как он на этот страх отреагирует. Тут все индивидуально. Одни со страху начинают всех выдавать и во всем признаваться. Часто даже в том, чего не делали, лишь бы добрые благодарные дяденьки пожалели и отпустили. А другие замыкаются в себе, упираются, как бараны лбом в ворота, и хоть ты тресни, а вытянуть из них что-то путное не удастся.

– Кто убил того полицейского, Морева?

– В деле все есть, – тихо ответил Бережной. – Мы били, Агапов сгоряча за нож схватился, потому что пьяный был, и ударил милиционера. Потом мы разбежались, но нас опознали свидетели. Причин не было, личной неприязни не было. Мы его не знали, впервые видели.

– Кто его «заказал»? Почему вы на себя взяли вину?

– Нет, мы подрались с ним. Личной неприязни не было, – продолжал бубнить Бережной. – Случайно, по пьяному делу получилось.

– А ты знаешь, что непредумышленное убийство, пусть и с отягчающими вину обстоятельствами, – это ерунда по сравнению с умышленным убийством, совершенным по предварительному сговору группой лиц? Думаю, что догадываешься, ты не глупый парень, да и здесь поднатаскал тебя лагерный народ, вам ведь и поговорить больше не о чем, кроме как о статьях, сроках отсидки и кто куда поедет после освобождения. Так вот – ты не поедешь. Будет снова суд. И вам переквалифицируют статью.

Бережной поднял глаза на полковника. Теперь в них была не затаенная тоска и упрямство, в них был откровенный страх. Надо ему помогать, подумал Стас, а то он решил, что я его на понт беру. И он заговорил уже совсем другим тоном. Даже не говорил, а как будто советовался:

– Понимаешь, теперь установлено, что выстрел был. И гильза к делу была приложена еще с того самого дня. И пуля нашлась. И человек, который вскрытие тела делал, сознался, что скрыл огнестрельную рану, не отразил ее в акте. Все бы ничего, Бережной, но теперь и пистолет нашелся, из которого стреляли в того майора. Заказ это был, чистейшей воды заказ.

Осужденный сидел и молчал, глядя в сторону зарешеченного и забранного сеткой окна. Надо дожимать, он еще не все понял.