Мертвые души. Том 3

— Ну, начнём с того, что я бесчестный человек, — отвечал Чичиков, — и посему ничего возвращать вам не намерен, да признаться и незачем, и я думаю, вы сами в этом в скором времени убедитесь, и даже более того, примете мою точку зрения на сей предмет. Что же касается, как изволили вы выразиться, «некоторых средств», то и сие мы обсудим, и вы, Михаил Семёнович, даже и не подозреваете того, как близки вы до истины, когда говорите о «средствах», и насколько сие отвечает и моим настроениям. И ещё одно – не с одним ведь с вами имел я подобные сношения, и, надо сказать, вы первый изо всех, кто оказался на меня в обиде. Вот, к примеру, и сосед ваш Плюшкин, что, как говорят, раскаялся в собственной скупости, и отправился по святым местам, даже и он, не глядя на неимоверную скаредность свою и словом меня не попрекнул, не то, что вы!

— Что Плюшкин! Плюшкин – вор! И ни в чём он и не думал раскаиваться. Просто украл у покупщика своего лошадь с коляскою, когда тот приехал к нему лес торговать, да спрятал так, что и найти не смогли. Вот и припугнули его судом и Сибирью, ну он с перепугу с ума и соскочил, наследники, конечно же, взяли над ним опекунство и вошли, можно сказать, в права, а он сбежал, куда неведомо. Сказывали, правда, что видывали его где—то по монастырям. Так что нечего его к нашим делам мешать, — отвечал Собакевич.

— Оно так, оно так, — закивал головою Чичиков, строя во чертах лица своего задумчивую озабоченность. — Бывает, человек ни сном, ни духом не ведает – хорохорится, кипятится, можно сказать, разве что, не кулаками машет, в грудь себя стучит, а Сибирь с тюрьмою да каторгою уж за плечами стоят, дожидаются его любезного. Но ничего не поделаешь, такова есть жизнь и никуда от нея не деться! Однако же я не за тем к вам приехал, чтобы сие обсуждать. Дело, дорогой мой Михаил Семёнович, меня вновь до вас приведшее, заключается вот в чём – в прошлый раз, когда мы уж совершили купчую и выправили все какие надобно бумаги, оказалось, что вы не соблюли нужных формальностей, а именно – вашей росписи недостаёт в постановлении земского суда о произведённом переселении. Посему я сегодня и явился к вам, для получения сей росписи. Что же касается до бумаг хранящихся в архивах суда, то думаю, вас туда пригласят особо, даже ранее, чем вы можете себе вообразить.

Не обративши внимания на последнее замечание Павла Ивановича и пропустивши его, как говорится, мимо ушей, Собакевич с важностью развалясь в кресле и надувши щёки произнёс:

— Хорошо, вы получите мою роспись, но только после того, как заплатите по двухсот рублей за каждую купленную у меня ревизскую душу.

— Странно, помнится в прошлый раз, вы начали свои торги со ста рублей. Что ж это у вас так цены скачут? — усмехнулся Чичиков.

— Ну, так то когда было, — ответил Собакевич, — нынче уж всё переменилось и ваши обстоятельства в том числе. Я же, как опытный в подобных делах человек, просто обязан этим воспользоваться.

— Что ж, опытность вещь хорошая, надо признаться, что она ещё никого не подводила. Но, надобно сказать, встречаются порою господа, что не зная всех скрытых пружин дела, кажущегося им простым и лёгким, берутся за него и сие оканчивается для них самым что ни на есть плачевным результатом, — сказал Чичиков, проникновенно глядя в медвежьи глазки своего собеседника.

Но и тут довольно прозрачный сей намёк не достигнул до цели и пропустивши и его мимо ушей Собакевич проговорил всё с тою же важностью:

— Так что ежели деньги у вас при себе, то выкладывайте их и я тот же час подпишу все необходимые бумаги.

Улыбнувшись ему в ответ Чичиков, глянувши на часы, подумал, что Манилову уж время появиться усадьбе для выполнения уготованной ему дядюшкою Семёном Семёновичем роли, и тут же, словно отозвавшись на сию возникнувшую в голове Павла Ивановича мысль, послышался со двора шум подъезжающего экипажа, храп коней и окрики кучера.

— Странно, кого это ещё черти принесли? — сказал Собакевич и позабывши извиниться и оставив Чичикова в одиночестве, поспешил в сени.