Его рука не дала моим ногам полететь следом и прижала меня к его груди. Я обмякла в его объятиях и сжала бедра. Похоже, пришло время для перерыва в ванной.
— Иви, — хрип Мичио пощекотал мое ухо. — Иди, поговори с ним.
Я вернула себе равновесие и склонила голову.
— Сам иди и поговори с ним.
Его губы дернулись.
— Я и есть его проблема, Иви. И пока я нахожусь у него перед глазами, это противостояние никуда не денется. Тебе нужно разобраться с этим, пока мы на лодке, в безопасности. Разожги вновь то, что у тебя есть, и сделай что-нибудь с этим священником, который дал обет целибата, что угодно, только внизу, в каюте, где мне не придется на это смотреть.
Я откинулась назад, выгнув брови от удивления.
Он скользнул губами по моему разминувшемся рту. Его дурманящий, экзотический вкус заглушил соленый воздух.
— Слово «целибат» я выделяю особенно, Иви. Жирным курсивом и подчеркиванием.
— Мичио…
— Иди, пока я не начал колотить в грудь кулаком.
Я бы снова поцеловала его, если бы уже не двигалась. Я скользнула мимо Рорка и встретилась с ним взглядом. Затем я побежала в каюту.
***
Дверь за мной резко захлопнулась. Это был Рорк, прислонившийся к ней. Он сделал глубокий вдох, от которого обнаженные мышцы его груди задрожали, а на шее натянулись, словно железные жилы.
Затем Рорк выпрямился, сверкнув своими нефритовыми глазами сквозь упавшие на его лицо кудри, и подошел ко мне.
— Я прошу прощения, — сказал он, его ладони поймали мое лицо, — за это.
Его язык ворвался в мой рот. Я обхватила губами обрушившийся на меня рот и втянула его язык глубже.
Пальцы вцепились в мои волосы, наклоняя мою голову под нужным Рорку углом. Мои ноги поднялись на цыпочки, когда я вытянулась ему навстречу.
— Я так сильно по тебе скучал, — сказал он мне в губы. — Я не могу это остановить.
Я толкнула его в грудь.
— Лучше говори, Рорк. Мы здесь только для этого.
Сильные пальцы вдруг дернули меня за талию к кровати. Он упал со мной на постель, придавив меня бедрами.
— Мы поговорим вот так, — его ирландский акцент был низким и очень мужественным.
Я застонала.
— Ни за что, — твердо сказала я.
Его большой палец впился в мою нижнюю губу, оттянул ее вниз. Его рот раскрылся над моим, Рорк замер.
— Говори.
— Что это такое? — я качнулась бедрами навстречу его эрекции.
Рокотание тихо завибрировало в его горле.
— Ты знаешь, что это такое.
— Нет. Ты делаешь это, — я подчеркнула «это» рывком бедер.
Он вдавил меня в кровать, пряжка его ремня впилась в мой живот.
— Это я так люблю тебя единственным доступным мне способом.
— Тогда это то, как я люблю тебя в ответ, — сказала я, зная, что «это» закончится лишь еще большим количеством боли.
Наши бедра двинулись одновременно, нашли нужное место, нужный темп. Я отдалась ощущениям, утешению его прикосновений, тяге наших трущихся тел, карабкающихся друг на друга.
— Да! Вот так, — я цеплялась руками за его плечи, поглощенная его ртом.
Трение его бедер стало замедляться. Рорк сделал один рывок, второй. Затем его тело затряслось, и он запрокинул голову вверх, крепко зажмурив глаза.
— Ангххх, — слетело с его губ
Увидев Рорка таким, утратившим контроль от такой простой вещи, как имитация полового акта в одежде, я закричала от собственной разрядки.
Он зажал мой рот рукой, и в его груди зарокотал смех.
— Мне ненавистно тебя заглушать, любовь моя, но зная, что со мной делают эти крики, не хотелось бы вызывать ту же реакцию у придурков на палубе.
— Тогда поцелуй меня, — пробормотала я в его пальцы. И, проклятие, Рорк сделал это, превратив поцелуй в неистовое пиршество. Торопливо раскрыв мой рот, царапая меня щетиной подбородка, он наклонил голову, углубляя поглощение. Его руки одновременно блуждали по моей шее, моим грудям, затем спустились вниз по моим бедрам, вновь поднимаясь вверх, чтобы помять мою задницу.
Наконец Рорк поднял голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.
— Ты не знаешь, как сильно мне хотелось это сделать, — кончик его носа прошелся по всей длине моего. — Я был настоящим извращенцем, когда представлял нас в таком положении.
Я лизнула его припухшие губы.
— Я тоже по тебе скучала. Это дерьмо с твоей клятвой, с Мичио… — я обняла его, вливая в свои слова все свое сердце, — это, бл*дь, больно.
— Я тебе обещаю, что свяжу свою душу с Сатаной на тысячу лет в бездонной яме, если это будет значить, что я больше никогда не причиню тебе боли.
Его нефритовые глаза сверлили меня с такой резкой сосредоточенностью, что у меня во рту пересохло, а мои кости, казалось, расплавились.
— Тогда перестань трахать мне мозг. Ты выбрал клятву. И все же, ты здесь. Опять.
Он прижался своим лбом к моему.