Мертвые хорошо пахнут

Внутри блестели кисти и краски; застыл плавленный некогда воск. Кому как не Жеструа узнать дом своего друга Сари Конспюата, за много лет до него отправившегося по дорогам Европы, какою ее описывала книга, книга, которую он потерял не сегодня и не вчера, положив где-то на камень, рядом со своей сумою. Что до яблок, он нашел их семечки, но от книги — ни одного обрывка. Конспюат ушел, жилье пустовало. В раковине прозрачная рыбья чешуя и ярко-красный порошок на растрескавшемся известняке: до чего плоска земля! не рисуй ее больше, скреби ее, выедай, налей в ее полости воду, лучше же — ртуть, воткни колышки, проложи борозды, посади порей и орешник, распиши ее, разгреби, прополи и засей, утопчи и обдуй огромными мехами, овей, увлажни и высуши ветром.

Погреб обернулся другим домом, со стенами из позеленевшего соленого камня. Здесь плакали, но рыдания никогда не поднимались к небу, скорей разливались. Дети потеряли котика и медвежонка, за то, что отправились играть под дождем, были биты две малышки, получил затрещину паренек с пораненным коленом, ангелочек был болен, дочурка свалилась с велосипеда, велосипед сломался, мальчуган завшивел, две сестры поссорились, пес кусался, пошел ко дну воздушный змей, на шляпу какнула птичка, замарала кружева, пропал зонтик, стрекала крапива, в меде схоронилась оса, кольцо закатилось в мышиную норку, кончился рис, не было миндаля, соты раздавлены, не было больше рта, чтоб кусать, царила скука, брат был мертв, он готовился к смерти, она чувствовала, что умирает, и не знала почему, в воздухе слишком много аромата, где же ты, бесконечная зима, первой после свадьбы весной немочь печени, внутренности докучают… твоя медаль у меня на языке, твои ракушки в моей руке, тонкий кинжал в моих маленьких деревянных ножнах, сани, снежный наст и крупитчатый снег, верните мне мои краски.

Крепко обвязав голову платком, лента за ухом, Жеструа сбежал, залез, цепляясь за чешуйки коры пальцами ног, на дерево.

В измельченный малахит обмакнула она свое платье, вот почему оно на ваш взгляд такого красивого зеленого цвета, с тенями и отблесками, потом отряхнула. По ветру испарением над рекой разнеслась пыльца.

В майской ливрее играла она с пчелами, с пауками и мухами, у самого пруда, гусиного лужка, ее лебяжья канавка отражалась в водной глади припорошенной. Коричневый палец Жеструа вытер о траву, кровоточащую елду спрятал в штаны, и снова завязал даме повязку, пропустив полотно вокруг ляжек, между ног и на талии, и опустил подол платья. Его козочка совсем его зализала, мошонка просто разрывалась, хотелось провалиться сквозь землю.

Все деревья искорежила, карабкаясь в гору, жимолость, парни были горбаты, девушки не могли скрыть кривизну грудной клетки, раздвоенные копытом ступни в деревянных башмаках, бугристые пальцы и кривые зубы. Не спите больше в одной постели с родителями. На жгуты навивались змеи, обратив к Жеструа красивые жемчужно-серые глаза. С гроздей свисали птицы, поклевывая перченые цветы, они прорвали сети и рассеяли пыль.

Покинув больницу в языках пламени, шагает колонна прокаженных. Жеструа пристроился к ней и запел. Вместе с ними шел ребенок лет пяти, с почти белой кожей, с золотой цепочкой и лентою в волосах.

~~~