Мертвые мухи зла

— Вы не поняли. Он был иудеем — верующим евреем. Потом, за границей, крестился, стал лютеранином. Кто-то считает, что из-за тактики какой-то там. Ан — нет. Он — ищущий. Он ищет веру, дело, которому можно отдать всю жизнь. Я смотрел на него, я размышлял, я думал, и я не ошибаюсь. Ваш путь паровозный тупик.

Подошла к настенному зеркалу, поправила прическу, тронула пальцем кончик курносого носа.

— Что вы предлагаете?

Ч-черт… То, что вынашивал долгими днями и ночами суеты и рваного, болезненного сна (не оставляла идейка с того самого мгновения, как показала она ему в театре романовских двойников), было таким невероятным, таким несбыточным, что даже себе не смел сказать: сделаем. И похуже бывало. Нет, вранье. Похуже не бывало. И сказочнее — тоже. А с другой стороны? Идею эту предложила именно она, так чего же скрывать? Он ведь только уточнил и развил.

— Рожайте, товарищ, — уселась на лавку у стола, опустила подбородок на ладонь. Она собиралась выслушать сказку.

Положил на стол планы первого и полуподвального этажей ДОНа и начал рассказывать.

— Нетрудно догадаться, — говорил, стараясь унять волнение, — что однажды ночью Юровский соберет всех Романовых в столовой и чего-нибудь наврет — в том смысле, что надо, мол, спуститься в полуподвальный этаж и там обождать. К примеру, авто для дальнейшей перевозки. Куда не то. Сонным людям будет не до вопросов, это понятно.

— А вы — аналитик… — И, заметив недоумение, объяснила: — Аналитик от слова анализ. Сдавали ведь на флоте мочу для анализа?

— А-а… — протянул, — а я и не сопоставил. Вот вам пример: Юровский однажды при мне сопоставил слово «постановили» со словом «становлюсь». Там общее — «стан». Мне бы и в голову не пришло…

— Вам другое пришло, как я понимаю… Более ценное. А «стан» ваш — это называется «корень». Юровский ничегошеньки не знает, но уловил созвучие. У него музыкальный слух. Так что же?

— Из столовой Юровский поведет всех в полуподвальный этаж — через две комнаты, через площадку перед кухней, по «стеклянной» лестнице вниз, потом во двор, а оттуда снова в дом. Там понадобится пройти еще четыре комнаты. Последняя — прихожая, перед выходом на улицу, это видно на плане…

— Я пока не улавливаю сути… — Торопливо закурила, видно было, что «аналитический» рассказ ее задел.

— Суть простая. Вы были в ДОНе?

— Да. И с наслаждением прочитала весь мат на стенах. И рисунки похабные рассмотрела.

Ильюхин раскрыл глаза.

— С… наслаждением?.. Да разве слова… разве они… дают?

— Слова — итог или предчувствие. Выражается крепко российский народ, и гуляет по свету метко сказанное русское слово…

Обомлел:

— Как красиво… Это вы сами… сочинили?

— Это другой сочинил. Дальше, дальше!

По Ильюхину выходило так, что во всем особняке есть только одна-единственная комната, в которой можно всех порешить, и при этом шума будет очень даже мало.

— Там окно.

— Оно забито досками или даже заложено кирпичом.

— Я все равно не понимаю. Ну, допустим: Юровский повторит ваш маршрут. А если нет?

— Посмотрите сами. А где же еще?

Да… Получалось так, что матросик безоговорочно прав.

— Но я все равно не улавливаю.

— А комната под нумером «три»? Здесь же дверь, не видите?

— Ну и что? И потом в этой комнате — вещи прежнего владельца? Это кладовка!

И вдруг лицо вспыхнуло, в глазах пробежали всполохи. Закусив нижнюю губу до крови (закапало на платье), она почти прокричала:

— Романовых проводим в дверь на улицу! Там уже ждет авто! Из кладовки выводим сонных и опоенных, заранее загримированных и одетых «лже». Весь фокус только в том, чтобы каким-то образом на время удалить Юровского и чтобы сопровождающая охрана не шла дальше лестницы.

— А расстрельная команда ожидала как бы естественно — в комнате за нумером «пять» — видите, она ближе к проспекту! Они ничего не увидят!

— Как удалить Юровского? Наверх, в его кабинет? В такой момент? — Зоя шумно потерла ладонь о ладонь.

— Ему должен позвонить Дзержинский! — крикнул Ильюхин.

— Чушь… Город на грани сдачи — будет в тот час… И связи с Москвой — рьен… Я понятно говорю?

— Кто-то из Совета? Из Перми? — придумывал Ильюхин.

— Юровский на такой звонок не пойдет, — вздохнула.

Долго молчали. «Светлых» мыслей не было.

— Да просто все! — вдруг сказал Ильюхин. — Из Чека позвонит Лукоянов, трубку возьмет охранник, Лукоянов скажет: «Здесь Дзержинский! Юровского на связь! Немедленно!» Охранник — вниз, с криком: «Дзержинский! Дзержинский!» А когда Юровский возьмет трубку — там шум, треск, ничего или почти ничего не слышно. Он ничего не заподозрит. А мы успеем. Мы все успеем, товарищ Зоя!

Она встала, подошла, обняла за шею:

— Песенку такую знаешь? «Зоя, Зоя, кому давала стоя…»

Ильюхин покрылся пунцовым цветом.

— Завлекательно. Только щас я опустился в полшестого. Уж извиняйте, товарищ начальник.

Она фыркнула, оттолкнула, он отлетел к стене, с грохотом и треском рассыпалось зеркало, и, сползая спиной по известке, подумал — вдруг даже с некоторым уважением: «Напористая какая… Только неженственная совсем. Красивая, а гипсовая. Фефёла чертова…»

Стукнула входная дверь, и все смолкло.