Мертвые не плачут

Смешно говорить, но он устал. Невесть от чего. То ли от постоянного недосыпа, который почему-то стал на него действовать, то ли от действительно напряженного бытия, от необходимости принимать решения на бегу, потому что все аналитические бумажки, в которых подробно описывается мирная жизнь фигурантов, их милые привычки и традиции, – все эти гребаные бумажки не в силах подсказать – как лучше.

И никто не в силах, дурацкие сожаления. Кроме Пастуха – никто.

А Пастух, вона как, устал. И башка притухла несколько.

И Мальчик – будто подслушал.

– Устал? – спросил он.

И Пастух головой мотнул: мол, да.

Да, да, да, устал! Что несвойственно Пастуху. По определению!..

Или оно теперь не канает – определение это гребаное?..

А Мальчик спросил нежданно:

– Ты давно с братом виделся?

– С чего это ты? – удивился Пастух.

Мальчик никогда ничего не спрашивал у Пастуха о прежней жизни, не мог спрашивать, потому что ничего толком о ней не знал. Может, он, Пастух, запамятовал чего-то? Может, когда-то он словом обмолвился – лишним?

– Просто спрашиваю, – ответил Мальчик.

– Откуда ты о нем знаешь?

– Ты говорил как-то.

– Да?.. – Ну, не помнил он, что говорил. Неужто память сбоит? Это хреново… – Давно не виделся.

– А хотел бы? – настаивал Мальчик.

– Хотел бы, – раздражаясь, ответил Пастух. – Тебе-то что?

– Мне – ничего. Так просто… – Помолчал. Еще спросил: – Очень гадко было сегодня?

Ответ: да. Но ответить так нельзя.

– Штатно, – повторил уже не однажды сказанное Пастух. И ни с того ни с сего добавил: – Но и гадко все-таки тоже…

И замолчал. Потому что и впрямь было гадко. Хоть проблюйся. Да толку-то?..

А уж и к семи время подходило. И солнце вовсю шпарило. И на дороге как ниоткуда появились машины, идущие туда же, куда и они путь держали – в Город-Отца-Космоса, и чувство голода пробудилось не ко времени.

– Есть хочешь? – спросил Мальчика.

– Невредно было б.

– Часок потерпишь? Нам лучше бы отъехать подале…

– Не вопрос, – согласился Мальчик. – А можно я спою?

Странным показался вопрос. Сколько вместе – не высказывал желанья попеть.

– Да пой на здоровье!

И Мальчик тихонько запел, голосок у него приятным был.

Слова только странные.

– Я опять к тебе приеду, разберу твои проблемы… и, как водится, обратно их потом не соберу… Я всегда хочу, как лучше. Я дитя своей Системы… Суть ее – прийти на помощь и прийтись не ко двору…

Уж совсем какая-то нелепица выходила, слышал Пастух, про что эта песня?.. Какой такой Системы?.. Почему не ко двору прийтись? Очень даже ко двору…

А Мальчик пел и глаза даже закрыл:

– Ах, как громко плачут дети! Ах, как взрослые смеются!.. Кто на сцене? Все на сцене. Только я сижу в ряду… Я один, а те, кто в свете, мне издревле не даются… Ждут, когда я ждать устану и по краешку уйду…

Пастух любил песни. Слушать. Сам не пел. Но он простые песни любил. Без подтекста. А тут – вроде красиво, а хрен поймешь: о чем это он. Чего он жалуется, пацан? Плохо ему с Пастухом, что ли?.. Так скажи.

– Я уйду, а те, что в свете, станут жить легко и тонно… без меня, поскольку я им не отец, не сват, не брат… и не лекарь. До свиданья! Всем – улыбки и поклоны… комплименты, сантименты, позументы и – ура!..

И замолчал.

– Про что песня? – с искренним любопытством спросил Пастух.

– Наверно, про нас с тобой, – ответил Мальчик. – А может, и не про нас… Тогда только про меня… Папа ее любил петь, когда все хорошо было…

– Папа?.. – Пастух насторожился. Парень никогда ни словом не обмолвился о том, что были у него папа и мама. – А что с ним случилось? Чего ты в детдоме-то делаешь?

– Живу я там, живу. А папа… погиб папа.

– Где? Как?

Мальчик, отвернувшись, смотрев в боковое стекло.

– Какая разница, – ответил. Горечь в голосе слышалась. – Давно было…

– А мама? – Пастух настаивал.

– Мама тоже была, – ответил Мальчик. – И есть. Где-то… Давай не будем об этом, ладно? И извини за песню. Просто почему-то вспомнил… – И резко поменял тему: – Нам далеко ехать?

– Не близко. – Пастух принял перемену. По себе знал: в чужую боль без спросу лезть – западло. Мальчик неожиданно открылся, пусть на чуть-чуть, и опять закуклился. Его право. – Часов пять езды. Может, больше. Может, и шесть… А песня хорошая… – Сам сказал и сам понял: а ведь и впрямь ничего песенка. Жалостливая только.

Снова замолчали. О чем Мальчик думал, Пастух не ведал. Не умел читать чужие мысли. Разве что агрессивные. Так то не мысли, а инстинкты, они понятнее… А сам Пастух думал о том, что за всю свою разнообразную жизнь он не встретил никого, с кем хотелось бы не просто ля-ля разводить, а именно поговорить – о том, о сем, о жизни, о самом больном. Вон, Мальчику приспело, видно, выговорился или, точнее, выпелся и – легче. Только легче ли? Не видно по нему. И с чего бы это он Пастуха о брате спросил? Пытался вытянуть Пастуха на разговор? Что-то скрытое узнать о Пастухе? Да что узнавать-то? Родился, рос, служил Отечеству, как умел, посейчас служит. Как умеет… Дома нет. Жены нет. Детей нет.

Брат…

Брата, похоже, тоже нет?..

Не дай-то Бог!..

А что не дай-то Бог? Типа: ты сильный, ты все можешь, обшарь Державу, отыщи брата, заставь его быть братом тебе?