Мертвые не плачут

Стартанули в начале двенадцатого. Ночь практически. Быстро докатили – по пустым-то дорогам. Въезжать в поселок Пастух не стал, бросили машину на трассе, на обочине: ей не впервой, привыкла. Через въездную группу Пастух тоже не рискнул – чего зря светиться, когда можно лишние полкилометра пройти, а там ограда кончается, и стражников никаких нет. Типа – коммунизм.

Обосновались как раз в том доме, какой Пастух давеча изнутри исследовал. Света не зажигали, да его, похоже, еще и не подвели к дому. Уселись на каких-то ящиках: в открытое окно отлично просматривался и дом Королевы, и подъезд к нему.

Пока дама не спешила.

– А что если я пока погуляю? – спросил Мальчик.

– И тебя как раз стражники и повяжут. И сдадут на вивисекцию, чтоб неповадно было. Сиди и смотри.

Мальчик замолчал. Может, и обиделся, но вряд ли. Привык к Пастуху-командиру. Но и понять пацана нетрудно: видно, не научили его в детдоме сидеть, лежать, вставать по команде. Может, и хорошо ему, что не научили, но вообще-то плохо. Умение это по жизни часто бывает востребовано…

А Королева приехала сразу за полночь.

Ворота во двор открыла дистанционным пультом, ворота в гараж – тоже. Въехала, вышла из машины, закрыла все ворота, а через несколько секунд в доме зажегся свет. Сразу везде. Пастух поднял бинокль.

Женщина шла по дому и на ходу раздевалась, сбрасывала платье, расстегивала бюстгальтер, что еще – видно не было, урезы окон позволяли картинку только по пояс. А и то ладно, подумал Пастух, Мальчику не стоит таращиться на этот невольный стриптиз, мал еще. Скосил глаза: вот ведь таращится, гад!..

А Королева скрылась из поля зрения, минут десять в нем отсутствовала, а появилась уже в черном блестящем халате и в полотенце на голове. Включила телевизор. Что смотрела – видно снаружи не было.

– Красивая, – сказал Мальчик.

– Красивая, – согласился Пастух.

– И умная, – добавил Мальчик.

– С чего ты взял? – спросил Пастух.

– Была б не умная, так кучеряво не жила бы, – пояснил Мальчик. – Одна ведь, буквально. И все сама. И вон какая…

Какая – не объяснил.

Но Пастух и так понял. И согласился с Мальчиком.

– Тебе ее не жалко? – спросил Мальчик.

– Всех не пережалеешь, – сказал Пастух и тут пожалел о сказанном.

Эта женщина пренебрежения не заслужила. Факт. Но Пастух не знал чем, какими причинами она заслужила смерть. Пастух не задумывался над этим, потому что научен был: задумаешься – просрешь дело. Это – правило, оно жило на войне, а мир, понимал он, ничем от войны не отличается. Разве что стрельбы чуть поменьше.

– Не бери в голову, – сказал любимое Пастух. – Это наша работа. И вообще она – Королева.

Так и сказал: наша работа. То есть его и Мальчика. И имя ей дал – подстать.

А Мальчик, похоже, сейчас так не думал. Его право – так не думать. А право Пастуха – думать иначе. Так, как надо, как положено, как приказано. А еще лучше – вообще не думать. Когда стреляешь, к примеру…

Королева явно ждала телефонного звонка. Крутила в руке мобильник, нажимала на кнопки, смотрела в экран, клала его на стол, снова брала…

– Волнуется, – сказал Мальчик.

– Наверно, есть с чего, – сказал Пастух.

– С чего бы? – задал вопрос Мальчик. – Она же красивая и умная. Имя ты ей правильное выбрал. У нее по определению все должно быть в порядке.

– А вот тут ты ошибаешься, – сказал Пастух. – В жизни у красивых и умных королев так почему-то не бывает…

– Откуда знаешь? – удивился Мальчик.

– В книжках читал, – отговорился Пастух.

И тут, судя по картинке в окне, ей позвонили.

Она схватила аппаратик, прижала к уху, что-то слушала, начала улыбаться, что-то отвечала, уже смеялась, потом схватила со стола карандаш и что-то на чем-то записала, бросила телефон и облегченно откинулась на кресле.

– Случилось что? – спросил Пастух, потому что захотелось спросить об очевидном.

Так бывает: чужое «очевидное» и при сем очевидно радостное вызывает у людей тоже радость. У нормальных людей. Пастух себя таковым числил.

– Поживем-увидим, – серьезно и наставительно, как старый старичок, сказал Мальчик. – Ждет она кого-то, вот что.

Скорее всего, он был прав.

А еще он был странен Пастуху.

Ясный болт, он, Пастух, за эти сумасшедшие дни энд ночи всякого Мальчика повидал, но не всякого полюбил.

Умного, рассудительного, начитанного, веселого, тактичного, легкого на подъем и прочее – замечательно, восхитительно, любим и ценим. А вот скрытного, язвительного, молчащего часами, исчезающего невесть куда в последнее время – надолго, обладающего, кошке ясно, двойным дном, – это все Пастуху подспудно не нравилось. Почему – толком объяснить не мог. Самому себе объяснить…

Или не хотел. Что странно было для Пастуха, любящего ясность в любом деле. Тем более – в своем.

Ну, да ладно, опять в философию ударился!..

Что Батя говорил? Невозможно быть слишком осторожным, вот что он говорил. Типа: нет края у осторожности. Бди и берегись. Днем и ночью…