Мертвые не разговаривают (СИ)

Андрей чувствовал себя до невозможности глупо. Он – в строгом, пусть и порядком помятом, костюме, с несбалансированной железякой, называемой мечом, в руке. И противник – в одежде, больше подошедшей бы викингу, с тонкой длинной цепью, обмотанной вокруг ноги деревенского мужика.

Падальщик, понимая, что его нагоняют, остановился, встряхнул цепью так, что та вмиг слетела с ноги жертвы.

Андрей, тяжело дыша, замер в нескольких шагах от любителя человечины.

Догнать догнал, что теперь?

На лице падальщика появилась надменная усмешка. Его левая рука скользнула к поясу, откуда в ладонь перекочевало широкое лезвие.

Метательный нож?

— Откуда ты взялся? — его голос дребезжал, точно телега на кочках. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, но кожа на лице растрескалась, воспалилась. В уголках губ застыли крупные болячки.

Андрей молчал, посматривая то на падальщика, то на раненого мужика. Тот, судя по всему, вот–вот готов потерять сознание.

— Ты не местный. Не наш… – его глаза вспыхнули, губы расплылись в жестоком оскале, обнажив подпиленные зубы и ярко–красные болезненные десны.

— А кто же я? — проговорил Андрей, становясь вполоборота.

— Не знаю… – падальщик бросил взгляд Андрею за спину. Неопределенно мотнул головой. — Никуда не уходи… Мы еще встретимся.

Он развернулся и припустился прочь.

— Ты какого лешего сунулся в драку?! — послышался приближающийся крик.

Андрей обернулся. Староста с двумя мужиками остановился перед ним. Лицо Степана Михайловича пылало. И вряд ли от недолгой схватки или бега. Казалось, он готов разорвать неразумного гостя.

— Его бы утащили, — Андрей указал на раненого. — Перевяжете, или пусть кровью истечет?

Староста кивнул мужикам, те склонились над товарищем.

— У вас там, с той стороны, все с головой не в ладах? — Степан Михайлович явно с трудом сдерживал гнев. — Их, — он указал в ту сторону, где скрылся падальщик, — в рукопашной почти не взять. Тем более тебе! Бить гадов только с расстояния. Но небольшого – вертляются, точно лист на ветру. Он бы тебя разделал прежде, чем мы успели добежать.

— Не разделал же, — пожал плечами Андрей.

— Очень странно. Что он тебе сказал?

— Что еще встретимся.

— Пойми, мы здесь для того, чтобы оберегать тебя. Ты – наша надежда вернуться. Сгинешь ты – все наши жизни ничего не изменят. Быть может, это звучит жестоко, но таков уж наш мир. Наша клетка.

Андрей поморщился. То, чего он опасался, случилось.

— Вы меня с кем‑то спутали, верно. Я не девица, чтобы следить за моей сохранностью. Не драгоценность и не мессия, который поведет вас за собой. У меня нет вашего опыта, нет ваших знаний и осторожности. Но, знаешь, Степан Михайлович, у меня осталась совесть. Как бы это глупо ни звучало.

— И что даст твоя совесть, если тебя освежуют?! — кулаки старосты сжались. — Что?! Ты не герой – ты… – он осекся.

— Ну же. Кто? — Андрей смотрел ему в глаза.

— Господь с вами! — к готовым вцепиться друг другу в глотку мужчинам спешил отец Всеволод. — Чего это удумали? Все завершилось миром. Чего крик поднимать?

— Они его видели, — сказал староста, не отводя взгляда от Андрея.

— Ничего, Степан Михайлович. Ничего. Успокойся.

— И сам сгинешь, и нас погубишь, — проговорил староста надтреснутым голосом.

Он обреченно махнул рукой и направился обратно к церкви.

— Неразумно поступил ты, Андрей. Ох, неразумно, — вполголоса проговорил отец Всеволод. — Мы же держимся тебя. А ты…

— Привыкайте к дураку. Со здоровой головой отсюда, похоже, не выбраться. А так какой‑никакой, а шанс.

Встреча с падальщиками спутала все планы. Один раненый в собственной группе и один плененный любитель человечины. Тот самый, которому прострелили ногу. Раненый в плечо, как оказалось, сумел уйти. Впрочем, его особенно и не преследовали. Все‑таки строгая выучка позволяла падальщикам огрызаться весьма успешно, даже находясь в самом невыигрышном положении. Оттого еще более неприятным казался факт, что Андрея попросту отпустили. Первое что приходило на ум: людоед увидел в нем ключ к спасению. Да и чему удивляться? Внешность броская, заметная. Подобной одежды в округе не сыскать.

И все же он не чувствовал себя виноватым. Сколь ни пытался выискать в себе хотя бы зачатки вины – не мог. Да, поступил необдуманно, но зато по совести. Хотя вряд ли кто‑то из деревенских одобрит подобное рвение. А Настя, Вяч? Они ждут его возвращения. Если еще ждут…

Андрей тряхнул головой. Та отозвалась ноющей болью. Перед глазами все поплыло. Если кто‑нибудь еще скажет, что надеется на его помощь, он просто уйдет. Плевать куда. Плевать, что станет делать. И пусть это будет бегством. Пусть будет трусостью и нежеланием взять на себя ответственность. Он устал. Очень устал.

Глава 10. Заметки из прошлого.