Мертвые остаются молодыми

Венцлов сел в ночной поезд на Ангальтском вокзале. Он решил провести отпуск у Клеммов. Ему не столько хотелось повидать сестру, сколько поговорить с глазу на глаз с зятем. Его все еще слегка тревожил слух о трупе, найденном в Груневальде, хотя за короткой газетной заметкой больше ничего не последовало. Только один раз кто-то в его присутствии упомянул о том, что шофера, который должен был доставить пленного в Новавес, отдадут под суд. Однако его не могли отдать под суд хотя бы потому, что он давно затерялся где-то в пограничных войсках. Да и труп, который был обнаружен, вероятно, как и предполагал Ливен, не имеет к ним ни малейшего отношения. И кому вообще поднимать это дело, говорил Ливен.

Однако сам Ливен со своей бригадой поспешил убраться в Прибалтику. Венцлова служба удерживала здесь. Он, так же как и его друзья, испытывал решительную неприязнь к людям, не погнушавшимся при Веймарской республике по каким бы то ни было причинам остаться в армии. Мальцан, друг его отца, пытался внушить ему, насколько важно влить как можно больше здоровой крови в того хилого карлика, в которого превратил армию Версальский договор. Бросать военную службу просто глупо: в этом новом государстве нужно иметь хотя бы несколько человек, на которых можно положиться.

Когда рано утром поезд пришел во Франкфурт, Венцлов увидел на платформе знакомое лицо: это был шофер его зятя. Венцлов сухо ответил ему на приветствие. Они не привыкли видеть друг друга в штатском. «Такой же спесивый, как и сестрица»,— подумал Бекер. Молодая хозяйка обычно обращалась к нему только с приказаниями, которые отдавала резким тоном,— она втайне скучала по своему прежнему, уволенному шоферу.

— У нас постоянный пропуск,— рассказывал Бекер, разумея своего господина и себя. В Хёхсте дел по горло. Сегодня, чтобы избежать осложнений для господина лейтенанта, который состоит на военной службе в неокку-пированном районе, он, Бекер, взял пропуск, которым пользуется кузен господина капитана, тот сидит сейчас на каком-то совещании. Но пропуск будет, конечно, вовремя возвращен.

Бекер охотно выпил бы с лейтенантом по кружке пива, его хозяин никогда не забывал это сделать, но Венц-лову не пришло в голову угостить шофера. Выражение лица у Венцлова было холодное. Он только раз во время войны проезжал по рейнскому мосту. Тогда, в переполненном вагоне, он через головы своих спутников успел лишь мельком взглянуть на великую реку, которую знал по хрестоматиям и песням; река оказалась не такой голубой, как он ожидал, она текла бесшумно, серая и тихая. Сейчас из садов доносился крепкий и сладкий запах жасмина. Венцлов закрыл глаза. Утренний воздух разгладил его насупленный лоб. Дальше аромат садов был отравлен фабричным дымом. Шофер доставил его в Амёнебург.

Венцлов почувствовал неловкость, когда на вывеске фирмы рядом со словами «Смолы и лаки» прочел фамилию «Клемм». У него было такое чувство, словно и он через мужа своей единственной сестры участвует в этом странном и непривычном словосочетании. Секретарь провел его в комнату, обставленную кожаной мебелью и предназначенную для посетителей и совещаний. Не успел Венцлов сообразить, кто этот старик — написанный маслом портрет висел над диваном,— как вошел Клемм и, сияя, заявил, что он просто ревнует: его жена Ленора ждет брата с непозволительным нетерпением. В штатском он выглядел лучше, чем когда-либо. Венцлова же раздражал его собственный костюм из дешевой материи, измявшийся в дороге. Костюм зятя, хотя Венцлов и не мог этого знать, был из английской шерсти — служащий фирмы раздобыл ее Клемму в Кёльне, на территории, оккупированной англичанами. И если Венцлов по пути сюда никак не мог представить себе фон Клемма в штатском, то отныне он уже не представлял его иначе.

Клемм хорошенько не знал, как ему вести себя с этим чопорным гостем, и наугад заговорил о портрете старика, на который Венцлов опять покосился.

— Это мой отец. Фирма ему обязана всем, чего она сейчас достигла. Мой дед был ремесленником. Отец был человеком широкого размаха, дельцом, но умел, что называется, обходиться с людьми.

Венцлов снова подавил ощущение неловкости. А Клемм уже давно позабыл о том, что сам он в первые минуты приезда испытал такую же неловкость. За прошедший год он так свыкся со своим новым положением,

что заявил теперь шурину чуть ли не с гордостью:

— Мой дед, когда был подмастерьем, прошел через всю Германию. Добрался до русской границы, до Литвы, сейчас это, кажется, входит в Польшу. Там он узнал, как можно перерабатывать соки березы, и свой опыт применил на родине. Открыл собственную мастерскую. Вещества, которые добываются из коры и корней, а также из еловых игл, он стал продавать дубильщикам и сапожникам. А потом кожевенные фабрики начали заказывать этот состав в огромных количествах. Благодаря моему отцу дело развернулось. Он сразу угадывал, чего не хватает, что необходимо добавить. Химики должны были находить для него нужные составы, а он находил нужных химиков.