Мертвые пианисты

В голове всплыли угрюмые образы женского монастыря из фильма «Не говори Анне».

— Ну, раз не монашка, тогда на, держи. Это от моей квартиры.

Ксюша вытащила из сумки связку ключей и сунула ее в Надины руки. Связка оказалась тяжелой и прохладной.

— Зачем? — прошептала Надя.

— За тем самым. У меня предки свалили в Москву до следующей недели. А я после школы все равно иду по магазинам. Так что вам с Павловским несказанно повезло. Развлекайтесь на здоровье. Белье там, в сером шкафчике, найдете.

— В сером шкафчике… — зачем-то повторила Надя и медленно сжала ключи. — А это обязательно? Я имею в виду… вообще все это?

— Конечно, обязательно, Завьялова. Иначе не будет считаться, что вы с Павловским встречаетесь.

Лишь бы меня не трогали

Когда Надя жила с родителями, в подъезде часто протекала батарея. А еще ломался домофон, и на лестнице постоянно разбивались окна. Но родители никогда никуда не писали жалоб и вообще старались избегать собраний жильцов. «Ну и ладно, лишь бы нас не трогали», — устало говорила всякий раз мама, проходя мимо разбитого лестничного окна. Ту же фразу произносил папа, когда по телевизору показывали новости о грядущих неприятных переменах. Разумеется, о тех переменах, которые касались не папы, а кого-то далекого и абстрактного. И даже бабушка, слушая по радиоприемнику репортажи о войнах, иногда со вздохом заявляла: «Печально это все, конечно. Но что поделать… Лишь бы нас не трогали».

Надя была в целом согласна с этой фразой. Согласна по сути. Потому что спокойно пережить можно многое, но только не трогание. Надя переносила прикосновения с большим трудом. Когда ее обнимали, она крепко прижимала руки к телу и жмурилась. От трогания становилось почти больно, в груди начинало тошнотно бурлить, а в голове как будто включалась электродрель. Иногда вместо дрели включался сломанный телевизор, показывающий цветные полосы с очень громким писком.

Но если заниматься с кем-нибудь сексом, трогание, наверное, неизбежно. Иначе, скорее всего, ничего не получится. Причем — что самое ужасное — неизбежно не только трогание, но и проникновение. А это значит, что другой человек находится не просто на поверхности твоей кожи, а в глубине тебя. Внутри твоего организма. Одна только мысль об этом казалась невыносимой. Наполняла голову скользким ноющим ужасом.

Однако выбора у Нади не было. «Первое время» прошло, и в списке Ксюши Лебедевой появился новый обязательный пункт. Пункт, без которого отношения с Ромой Павловским будут считаться недействительными. А такого произойти не должно. Это очень расстроит бабушку, у которой сердце и так изношено. Слишком изношено.

Поэтому после уроков Надя подошла к Роме Павловскому и вручила ему ключи от Ксюшиной квартиры.

— Что это? — спросил Рома, машинально забирая протянутую связку.

Надины руки освободились. И Надя принялась постукивать пальцами правой руки по левой ладошке.

— Это ключи от квартиры Ксюши Лебедевой. Я отдаю их тебе. Просто у меня плохо получается открывать двери. Особенно незнакомые. То есть эта дверь, конечно, знакомая. Но я ее никогда раньше не открывала сама.

Это было правдой. Надя всегда очень долго возилась с замком собственной входной двери. Что уж говорить о чужом, неизведанном замке.

— Зачем мне… ключи от квартиры Ксюши Лебедевой? — блеклым, почти бесцветным голосом спросил Рома.

Надя хрустнула костяшками левой руки.

— Чтобы открыть эту квартиру. Мы должны сегодня пойти к Ксюше Лебедевой. Она отправится после уроков за покупками, и в ее квартире никого не будет. И мы сможем заняться сексом.

По странно застывшему выражению лица Ромы Павловского Надя поняла, что сказала что-то не то. Вообще она часто говорила что-то не то. Но обычно Рома просто улыбался ее неуместным фразам. А в этот раз не улыбнулся и непонятно застыл. Видимо, сказанное Надей было настолько абсурдным, что не вызывало даже легкой ухмылки. И Надя тут же принялась отчаянно хлопать себя по ушам. Как тогда на сцене, когда мизинец соскользнул с черного бемоля на белую си.

— Нет! — закричала Надя. — Нет, нет! Я не то хотела сказать, нет!

Она жмурилась и била себя по ушам, словно пытаясь заглушить в голове только что произнесенные слова. Отменить сказанное, стереть выведенные в воздухе нелепые фразы. Вернуться назад, удалить.

— Успокойся, — вдруг сказал Рома Павловский и схватил ее за руку.

Надя замерла на несколько секунд. Задышала неровно и сипло. А потом вдруг закашлялась, будто поперхнувшись собственными непереваренными словами.

— Тебе воды принести?

Она покачала головой. Медленно высвободила руку из ослабшей Роминой хватки.

— Я сказала что-то ужасное, да? — спросила Надя сквозь затихающий кашель.

— Нет, — ответил Павловский. — Нет. Просто… Ты уверена, что этого хочешь?