Мертвые пианисты

Но пасть ничего не отгрызла. И со временем клыки притупились, затем размякли, а затем и вовсе расплылись черной сладкозвучной патокой диезов и бемолей. Надины руки успокоились, перестали искать себе истязаний. С середины марта Надя снова начала давать концерты в доме престарелых. По вторникам, пятницам и воскресеньям. А по воскресеньям выкатывать Маргариту Владимировну за пределы двора. Один раз даже сумела докатить ее до пустыря за второй поликлиникой. Туда, где раньше была школа. И где теперь полным ходом шло строительство нового жилого комплекса для счастливых семей. Надя и Маргарита Владимировна пробыли там совсем недолго — не больше пяти минут. Обеим не хотелось смотреть ни на стройку, ни на рекламный щит с умиротворенными жильцами.

— Ладно, наше время прошло, что ж тут сделаешь, — сказала Маргарита Владимировна на обратном пути.

— Наше время прошло? — удивленно переспросила Надя.

— Я имею в виду мое. Не ваше, Наденька, конечно, нет. У вас еще все впереди. Я говорю про себя. Грустно возвращаться туда, где прошли твои лучшие годы. И где теперь все настолько по-другому, что ты уже не знаешь, действительно ли они были, эти твои лучшие годы. Или же были только в твоей голове. На земле от них не осталось никаких следов. Даже пространство их вытеснило. Понимаете, Наденька?

— Понимаю. Извините.

— Господи, да за что?

— Это я вас привезла на пустырь. Значит, мои действия являются косвенной причиной того, что вам сейчас грустно.

— Нет, Наденька, что вы. Вы тут ни при чем. Наоборот, вы мне приносите только радость. Вы мне приносите саму жизнь. Знаете, все, что у меня осталось, — мои воспоминания. Они как драгоценные камушки янтаря, застывшей смолы. Драгоценные, но мертвые. А когда вы играете Шопена, они оживают, снова превращаются в живицу.

— Это потому что я играю Шопена так же, как Виталий Щукин?

— Возможно, поэтому. Я не знаю почему.

Весь тот воскресный вечер Надя играла в актовом зале исключительно Шопена. Играла и представляла себе янтарные сережки. Такие были у Юлии Валентиновны — она надевала их на все Надины выступления. И по мере того как Надины руки погружались в ноктюрны, эти сережки плавились, стекали вниз, на плечи и ключицы Юлии Валентиновны. И сама Юлия Валентиновна постепенно вытягивалась и превращалась в длинный надрезанный ствол хвойного дерева.

Один раз Наде написала мама. Сообщила, что в конце марта у нее родился сын. Немного недоношенным, но здоровым. Мама звала Надю приехать в Голландию, «посмотреть на братика, а возможно, и насовсем тут остаться». Потому что в Голландии все прекрасно. «Не сравнить с нашей убогой помойкой». Надя поблагодарила маму за письмо, но написала, что приехать не сумеет, так как дает концерты три раза в неделю. А про себя Надя подумала, что очень рада рождению этого мальчика. Возможно, он окажется нормальным, не таким, как она. И значит, мама будет счастлива. Ведь она всегда хотела обычного, нормального ребенка — «милого, забавного, умненького».

Надя продолжала встречаться с Ромой Павловским. Словно по инерции. И со дня бабушкиной смерти еще много раз занималась с ним сексом. Правда, уже не в гостиной Ксюши Лебедевой, а в Роминой комнате — когда Роминых родителей не было дома. Надю больше не тошнило, и мысли о мясе не появлялись. Глядя в безупречно белый потолок без единой трещинки, она думала о посторонних вещах — не связанных с совокуплением. В основном прокручивала в голове список мертвых пианистов. Все двадцать три имени со зрительными образами. От Юрия Захарова до Сергея Голубева. Раньше Надя выстраивала их по алфавиту — как в классном журнале. Но потом решила, что это нелогично: они же не ученики. И расположила их по дате смерти. Виталий Щукин оказался шестнадцатым.

А в середине апреля Рома Павловский совершенно неожиданно заявил:

— После окончания школы мы с тобой поедем вместе в Англию.

— В Англию? — удивилась Надя и рассеянно посмотрела в окно. — Я знаю, что ты с родителями туда собираешься. Я это помню. Но я туда не собираюсь.

— У меня для тебя сюрприз. Последние два месяца я переписывался с Лондонской консерваторией. С Королевской академией музыки. Они видели твое выступление на конкурсе Чайковского. И готовы тебя принять.

На небе было очень много маленьких белоснежных облаков, напоминающих в совокупности рыбью чешую. Огромная синяя рыба с белой чешуей.

— Ты слышишь меня, Надя? Ты поняла, что я только что сказал?

— Я слышу. И я поняла, что ты сказал. Но все равно не понимаю, зачем мне туда ехать.

— Как это зачем? Ты не хочешь учиться в Королевской академии?

— Я не знаю, хочу или нет. Я об этом не думала.

— Не знаешь? Ты сомневаешься, стоит ли учиться в престижнейшем музыкальном заведении? Сомневаешься, стоит ли ехать вместе со мной?

Надя зажмурилась от натекшей в глаза белизны.

— Я в любом случае не могу туда поехать. У меня концерты по вторникам, пятницам и воскресеньям.

— Да какие еще концерты, что ты несешь?

Рома Павловский схватил Надю за плечо и затряс. Надя напряглась, изо всех сил прижала локти к ребрам. В голове зазвенела таблица цветовой профилактики.