Мертвые сраму не имут

После того как было разлито в бокалы вино, Науменко сказал:

– Чого жметесь, як невеста на свадьби? Придвигайтесь блыжче до столу, та й приступым до переговоров.

И пока усаживались возле стола, Науменко осушил свой бокал, после чего произнес:

– Чокаться не будем. Тостов тоже не надо: отнимають багато времени, – и снова наполнил свой бокал. – Сутками по делам бегаю, як той бездомный собака. То до французов, то в Лигу Наций, то до наших эмигрантив. Другой раз за деламы не вспиваю пообедать, а про сон, так я и зовсем про него забув. Так выпьем, шоб смягчить горло и на серци повеселело!

– Ты и так веселый, Вячеслав Михайлович. Не по обстоятельствам.

– Надо понимать, это упрек? – слегка обиделся Науменко. – Якое там веселье? По большости горючи слезы.

Был Науменко высокий, широкоплечий. Руки, как пудовые гири. Когда брал бокал, словно в кулак его прятал. Пил тоже необычно: не глотал, а просто вливал в себя, как в флягу.

– Я знаю, Николай Михайлович, о чем говорить хочешь. Про остров Лемнос небось. Да, вывез хворых, увечных! Не вывез бы – повмирали. Я там побывав. Знаешь, як оны выживали? На огурцях, помидорах та капусте. Хлеба за все проживание на острови вдоволь не ели. А мяса, так и вовсе не видали.

– В этом трудно тебя упрекнуть, – сказал Котляревский. – Но все же, может, прежде чем дрова ломать, встретился бы с главнокомандующим? Нашли бы, как исправить ситуации. Может, частично их в Галлиполи переселили бы?

– Встречався. Там, в Константинополи. Вы тода в госпитали лежалы.

– Ну, и что?

– Поговорили! Еще как! Чуть до матюков дело не дошло. Я ему про тож самое: голодають солдаты, помалу вымирають. А он мне: солдат должен все невзгоды стойко переносить. Якое там стойко? Оны вже стоять не могуть, ноги не держать. Говорять мне: батько атаман, спасай – вымираем. А я им шо должен сказать? Про стойкость?

– Я тебе скажу, в чем ты не прав, Вячеслав Михайлович, – Котляревский разговаривал с Науменко тихо и неторопливо. Он понял, что Науменко болезненно самолюбив и криком у него ничего не добьешься. Тем более что дело уже сделано: частично своих кубанцев, недолго размышляя и ни с кем не советуясь, он вывез в Словению, а уже там они демобилизовались, получили статус беженцев и ждали ближайшей оказии, чтобы покинуть Словению. – Если бы ты не на басах поговорил с главнокомандующим, нашли бы способ, как вызволить твоих кубанцев из беды.

– А донцов? А терских?

– Я это и предполагаю: всех, кто размещен на Лемносе. А ты, ни с кем не посоветовавшись, стал самостоятельно заботиться о своих. Но ведь это армия, боевая единица. А ты стал от нее отщипывать. С этого и пошло: посыпалась армия. Многие стали уходить в беженцы. А ведь их можно было удержать, сохранить армию в целостности. И тот же вопрос с продовольствием. Поверь, власть пока у Врангеля в руках, он все еще крепко ее держит. Мог бы…

– Не мог! – даже еще не зная, о чем дальше скажет Котляревский, он стукнул кулаком по столу так, что стоящий возле него бокал покатился по столу и со звоном упал на пол. Но Науменко вроде даже не заметил этого, продолжил: – Ничего Врангель уже не может! Упустил власть!

После чего Науменко снова прошел к буфету, достал оттуда пивную кружку и еще две бутылки вина. Поставил перед собой кружку, налил до краев. Гостям тоже наполнил бокалы. Указав взглядом на кружку, объяснил:

– Лекарствие од нервов. А из бокалов, то кошача доза! – после чего он влил в себя вино из кружки и довольно сердито спросил у Котляревского:

– Ну, и чим бы Врангель мог мне допомогты? Я ж хитрый, я все выясныв. Галлиполийцев французы тоже с продовольствием крепко пощипалы. Не так, конечно, як на Лемноси, но тоже. От я и приняв самосотятельне решение. Бо надеяться, як я поняв, уже не на кого.

– Ну, и что дальше? – спросил Котляревский. Он понял, что Науменко закусил удила и его уже не остановить.

– Шо дальше? Объясняю. Для тебя, Николай Михайлович, и от для полковника, для вас Россия – скорей всего, географическе понятие. Вы за власть боретесь. Не получиться, разбежитесь по разным концам свету. Не знаю, куда вы, Николай Михайлович, отправитесь, а от полковник – в Англию. Уваровы уже годов пять, як Россию покинули, там ихний дом и там ихня родина. А для меня родина – Кубань, там вся моя семья, если большевики ее не сничтожили, там все мои друзья и все мои враги. А как же! Без них тоже жить нельзя, сразу жиром заплывашь. Там люди, якых я понимаю: гречкосеи, когдась не только всю Россию хлебом кормили. З имы я тыщи верст пройшов, в дождь, в люту стужу и в жарюку под сорок. Все вытерпилы, все вынеслы. И меня з собою. А если их тут повыбьють, чи голодом заморять – обезлюдние Кубань, кончиться. Займуть ее кацапы. Россия будет, а Кубани не стане. А мени на Кубань надо. От и посоветуй мне своей светлой головой, як мне поступить? Россию спасать, чи Кубань. По-моему, пущай каждый про свою малу родину заботится.

– Ну, и как же ты будешь Кубань спасать, если Россия сгинет? – спросил Котляревский.