Мертвые сыновья

Трагическая ошибка испанских отцов, подобных Даниэлю, заключается не столько в утере связи со своими наследниками и преемниками, сколько в отказе от борьбы за молодое поколение.

Перерождение Даниэля, равное измене, произошло не тогда, когда пала республика. «Разве я считал себя побежденным? — говорит он, вспоминая события трагической весны 1939 года. — Нет, мне и в голову не приходило. Я верил, хорошо помню, в то время я твердо верил. Я могу поклясться хоть сейчас, тогда еще не было измены». Измены не было даже тогда, когда он возвратился в ненавистную ему Энкрусихаду. Чувство отчужденности, возникшее у Даниэля, стремление уйти от людей были скорее инстинктивной, чем сознательной реакцией. Но в отличие от многих из них, сумевших восстановить свои духовные силы для последующих боев, Даниэль утерял самое главное — веру в будущее Испании, воплощенное в ее молодом поколении. Призраки мертвых сыновей — и тех, которые умирали, словно несбывшиеся мечты, в материнском чреве, и тех, кто, едва успев родиться, был загублен физически или умерщвлен духовно, — вытеснили из сознания и сердца Даниэля живых сыновей Испании. Груз мертвых оказался для него непосильным бременем. «Необходимо бороться, чтобы освободить живых от груза мертвых, — писала Долорес Ибаррури. — Нужно возобновить историю Испании, скованную франкизмом. На протяжении столетий эскориальские гробницы омрачали бытие нашей родины. Но памятники павшим не могут стать преградой для продвижения нашего народа вперед. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов»[4]. Эти слова прямо обращены к тем, кто до сих пор еще не верит, что у демократической Испании есть наследники; они обращены и к тем, кто до сих пор не хочет замечать, что «поколение 1939 года» — молодые рабочие, студенты, интеллигенция, крестьяне, объединенные одним общим чувством — ненавистью к франкизму, — уже вторглось в жизнь страны и превратилось в силу, с которой вынужден считаться тоталитарный франкистский режим.

Ана Мария Матуте тоже борется и против зловещей тени зскориальских гробниц, и против пагубного безверия. Полная любви и братского сострадания к Даниэлю Корво, она вместе с тем не только предает его суду гражданской совести, но и казнит за измену; она решительно и твердо, хотя и не без внутренней борьбы, срывает венок мученичества с «великого утешителя» Диего Эрреры. Ратуя за национальное согласие, она не забывает, что жизнеспособные силы нации могут и должны освободиться от тягостного кошмара братоубийственной войны и покончить с живыми мертвецами современной франкистской Испании. И хотя ей самой порою кажется, что сердца мертвых сыновей все еще продолжают терзать испанскую землю, и из уст невольно вырываются скорбные слова о «прекрасных пулях, пробивающих сердца», понимание жизни как процесса непрерывного обновления дает писательнице уверенность в том, что на смену павшим, растоптанным и мертвым отцам и сыновьям придут новые поколения, что снова поднимется очистительный ветер и преобразит все вокруг, «вывернет весь мир наизнанку… а может быть, навсегда унесет их в другое место, где у детей чистые коленки и ясные глаза, незамутненные дурными снами и обидами; где не надо побираться с мешком за плечами… а у матерей не поджаты скорбно губы и слова не вылетают изо рта жесткими комьями глины».

* * *

Демократическая Испания не потеряла наследников. Твердая вера в сыновей Испании звучит в прекрасных словах Долорес, которыми она кончает свою замечательную книгу о единственно правильном пути — о тернистом пути борца, революционера и патриота:

«Молодежь Испании — наша надежда. И я уверена, что она пойдет, что она уже идет по единственному пути, превращающему простых людей в героев, в строителей новой жизни и нового мира, — по пути борьбы за демократию, за мир, за социализм»[5].

Г. Степанов

Часть первая Время

Глава первая

В конце января 1948 года, недалеко от селенья Эгрос, погиб лесник. Погиб он случайно, во время облавы на волков. Говорили, что старое, плохое ружье взорвалось у него в руках и разворотило лицо. Ни родных, ни друзей у него не было, и хоронили его только старый Херардо Корво да школьники, которых послал священник.

Засыпая могилу землей, ребята швыряли и камни — им нравилось слушать, как они стучат о деревянную крышку гроба. Конечно, леснику уже все было безразлично, и плохое и хорошее. Только Херардо, в своем полосатом праздничном костюме, тускло смотрел, неловко вытянув шею, и завидовал тому, кто покоился теперь среди замшелых крестов в жирной кладбищенской земле.

●