Мертвые воды Московского моря

Дома Алексея ждал сюрприз. Под его дверью толокся незнакомый молодой человек – невысокий русый парнишка с тонким девичьим румянцем и ясными глазами, который, завидев детектива, направлявшегося, вне всякого сомнения, к этой самой двери, сразу же нервно заговорил:

– Вы Кисанов Алексей Андреевич? Я Юра, Юрий Нечаев, вы мне звонили, помните?!

Кис отпер дверь, жестом пригласил Юру в квартиру, провел его в кабинет и указал на кресло для посетителей.

– Чем могу быть полезен, Юра?

– Мне Никита звонил… Яна утонула… Это правда?!

– С высокой вероятностью, да. Хотя было бы некорректно это утверждать, пока не найдено тело.

Алексей кратко описал сделанные находки: от Яниной моторки до опознанных остатками компашки двух вещей, выловленных водолазами.

– Они ее ненавидели!..

Парня трясло. Он побелел, его челюсти сжались, что выглядело неожиданно и странно на его нежном, почти девичьем лице.

– Я… Только послушайте меня, только поверьте: Яна не могла утонуть! Она отлично плавала! Она бы выплыла! Это они, они!

– Кто «они», Юра?

– Они все! Ее никто не понимал, кроме меня… Она такая ранимая, она выше их всех, она просто не умеет жить в этом жестоком мире… Она, она…

Он заскрипел зубами – громко и отчетливо, на весь кабинет. Похоже, что парнишка едва сдерживал слезы.

Алексею стало его жалко. Из всех рассказов о Яне, из разрозненных реакций и мимолетных выражений лиц он уже сложил впечатление о дочери Карачаева: она была тем, что кратко называется «стервой». Словечко неоднозначное, обладающее для иных притягательностью, но для Киса оно означало в первую очередь одноклеточный эгоизм.

Составляя собственное мнение, Алексей уже давно доверял куда больше оценкам женщин, чем мужчин. Это раньше, во времена работы опером, он был убежден: бабы в большинстве своем завистливы и рады вывалять соперницу в грязи.

Не то чтоб он изменил данное мнение глобально, нет. Но научился, во-первых, отличать завистливых баб от независтливых, – а стало быть, отличать «поливание грязью» от более-менее объективной отрицательной оценки. Во-вторых, даже за субъективными оценками завистливых Кис научился без труда вылавливать определенную информацию к размышлению. Болезненное самолюбие последних служило превосходной лакмусовой бумажкой, моментально диагностирующей обидное для этого самолюбия поведение соперницы, что давало детективу немалую пищу для анализа.

К этому открытию Алексея привел (помимо общения с Александрой) многолетний опыт частного детектива. Уйдя от иерархии Системы, Кис стал существовать сам по себе. И сам по себе он оказался и швец, и жнец, и на дуде игрец: и опером, и следователем, и даже психологом. Что позволяло ему проследить характер от начала и до конца, от первых недобрых (хоть вроде бы и пустячных) жестов до окончательной диагностики зла.

И за эти годы он понял одну бесценную истину: в характерах людских нет ничего разрозненного и случайного . Если человек пнул ногой кошку или опозорил прилюдно друга, то человек это дурной, о чем вывод следует делать незамедлительно. Хотя, разумеется, он необязательно преступник.

Но знал Алексей также и то, что подавляющему большинству мужчин сия истина неведома. Попадая под женское обаяние, они способны умиляться мелким недобрым выходкам пред­мета восхищения, – впрочем, они даже не находят их недобрыми, считая их то детской проказой, то криком раненной неизвестно кем души. Это потом, когда они прочно попадают под шпильку своего идола, обнаруживают, что «детские проказы» вдруг оборачиваются против них, верных рыцарей ими же возведенной на трон королевы…

Теперь испытанные на собственной шкуре «проказы» уже не кажутся столь детскими и столь безобидными. А предмет восхищения, вчера еще столь нежный, столь трогательный, столь беззащитный, сегодня оказывается бесчувственным, эгоистичным и беспощадным… Но поздно! Уже повязан мужик узами брака, а то и детьми, – и стерва держит его на коротком поводке, и он, дурень, ментально зависимый от нее по гроб, только редкими проблесками сознания охватывает сложившуюся картину и снова тонет в пучине зависимости…

Посему Кис всегда внимательнее и доверчивее прислушивался к женским реакциям, чем к мужским. Сексуальное влечение им не застит глаза, и к недобрым волнам они крайне чувствительны. И в данном деле портрет Яны складывался в первую очередь из объективно-грустного рассказа Ляли, из беспомощно-агрессивных характеристик Марины, из уязвленных реплик Иры…

…Юра, кажется, уже сладил с подступившими слезами, которые стыдливо пытался скрыть от детектива.

– Так почему вы думаете, Юра, что Яну могли утопить? Ее настолько не любили? Тогда за что?

– Ни за что! Понимаете, есть женщины – прирожденные королевы, – сглотнул он.

«Вот-вот! А есть мужчины – прирожденные пажи», – подумал Кис.

– Яна никого не обижала, просто она была такой… Яркой, независимой!

– Что вы имеете в виду под словом «независимой»? Материально? – Алексей нарочно задал «тупой» вопрос, чтобы спровоцировать Юру на подробности.