Мертвые воспоминания

— А ты не дерзи! — кричал он по-старому, и Галка выдыхала жар из легких. — Понимаю, трудно, но виноваты все вокруг, кроме самой тебя! Взрослая девочка, не мне тебя учить. Лежи, лечись — перезаражаешь тут всех, а я внукам эту дрянь притащу. Не жалко тебе их, а?

— Да мне никого, кроме себя, не жалко, — выплюнула Галка и положила трубку.

Она, конечно, соврала. Пару дней назад выносила мусор — нацепила на лицо свежую, пахнущую хлопком маску, входные двери распахивала исключительно плечом, чувствуя себя вампиром под выжигающими солнечными лучами, не в силах открыть слезящиеся глаза. У дверей в квартиру ждал темно-коричневый сверток в бумаге, Галка подумала сначала, что это бомба, даже обрадовалась на миг — помнились рассказы мамы о терактах, шахидках в вагонах метро и панике, которая доползала даже до их городка, — и радость тут же улетучилась. Потом Галка удивилась, что сверток не утащили соседи — та же Лилия Адамовна, которая вечно тащила что-то от мусорных баков, то досточку, то полочку для обуви, то подушку диванную, расползающуюся нитками…

За пару часов до находки Галке позвонили в дверь, но за глазком не было ничего, кроме мрачного и пустого подъезда, а поэтому Галка не стала открывать.

Заинтригованная едва ли не впервые после маминой смерти, Галка сбегала до мусорных баков (запах гнилья из запертой кухни дошел до спальни, пропитал обои и подушки, и Галке начало казаться, что она разлагается сама), быстро вернулась домой. Поднимаясь по ступенькам, резко ощутила старое — так боялось и подрагивало внутри перед тем, как увидеть маму после долгого перерыва. Мысль о том, что бояться больше нечего и самое страшное Галка, наверное, уже перенесла, пришла насмешкой — Галка все рассчитывала на облегчение, но оно задерживалось по дороге.

Любопытство тоже ушло, хмурая Галка схватила сверток, пожелав ему все же оказаться взрывчаткой, и грохнула дверью за собой, заперлась на все замки. С трудом нашла в квартире ножницы — в последний раз мама не вернула их на прежнее место, и теперь они валялись на пустом подоконнике. Прорвала упаковку и села на пол, сжимая в руках портрет.

Кристина, конечно, художницей была так себе — а может, она специально пририсовала Галке нос картошкой, а маму изобразила совсем не похожей на себя. Галка мгновенно поняла, с какой фотографии и с какой странички она это срисовывала — у мамы там был усталый вид, она работала в три ночные смены подряд, чтобы на день рождения дочери уехать за несколько сотен километров и взять круиз на настоящем теплоходе. Была вспенившаяся от дождя река, маленькое купе на четыре койки, шоколадный торт со свечками — мама зевала, щурилась, а Галка нашла кого-то из матросов и попросила сфотографировать их на память. После этого снимка мама сразу уснула, а Галка съела весь торт и потом всю ночь мучилась рвотой.

Спустя несколько лет мелькнула новость о том, что старый теплоход едва не перевернулся и кто-то при этом едва не утонул, а потом ржавую посудину продали и распилили на металл. Умерла и мама, а снимок остался. И тошнота, которая накатывала то ли от болезни, то ли воспоминаний о жирных шоколадных сливках.

Портрет был большим и ярким, от него рябило в глазах, и Галка зажмурилась. Под рамой она нашла пакетик с дорогущими конфетами, мужское счастье, раскрошенный фонарик физалиса из квартиры Анны Ильиничны, пучок перевязанных ленточкой усов — Маша вообще не умела в подарки, и Галка не удивилась бы, узнав, что Маша в рамках войны с Сахарком эти усы не просто собирала, а выдергивала пинцетом (хотя кого она обманывает, Маша на такое была неспособна), но на глазах все равно выступили слезы.

Галка списала свою плаксивость на болезнь и даже Михаила Федоровича — никогда она столько не рыдала, не скрючивалась над картиной и не гладила непохожее мамино лицо пальцами, это вообще не Галкины черты, это что-то чужое. Даже тут она не хотела позволять себе побыть слабой.

Кристина нацарапала еще и записку: «Дане скажи спасибо, она достала уже выпрашивать. Лечись там».

И все.

Четыре тонких, девичьих силуэта — все четверо смотрели прямо и спокойно, таких лиц ни у кого из них, волонтеров, Галка даже не помнила. Словно сестры, одинаковые и пресные, картонные, но легко угадывающиеся — лучше всех, конечно, была прорисована сама Кристина, а вот мамин образ был чуть мутноватый, будто призрачный. Мама стояла за Галкой, положив руку ей на плечо. Дана, как веером, обмахивалась пестрыми открытками, на руках у Маши недобро щурился лысый Сахарок — даже расцарапанные предплечья Кристина изобразила с особой тщательностью. Сама она стояла, безвольно свесив руки вниз.

Галка дотянулась до телефона и написала, что Кристине надо бы нарисовать точно такую же картину (только без мам и котов), а потом торжественно вручить ее Палычу на день рождения, он наверняка взорвется от бешенства. Кристина прислала улыбающийся смайлик, и на этом их общение закончилось.