Мертвые воспоминания

— Зря ты так. Я же ради вас стараюсь.

И снова исчезла, чтобы не слушать бормотания дочери. Дана с облегчением перевернула подушку прохладной стороной и уткнулась в нее носом. По крайней мере, теперь никто не ворвется к ней без спроса, даже отец. Прошлая болезнь в их семье прошла спокойно, и он уверял всех знакомых, что вообще не болел — это все благодаря его силе духа и богатырскому здоровью, но Дана-то видела, как он по пять раз на день намывает руки с мылом, скупает пачки с сотнями медицинских масок и ест аскорбинку вприкуску с лимоном.

Задремав, Дана вспомнила, как раньше всюду напоказ выставляла свои синяки, носила одни лишь бельевые майки из тонкого хлопка и сама обстригала волосы, обнажая синевато-белую шею. Отец злился, но быстро научился не оставлять следов. Мать по обыкновению своему молчала: Дана выучила каждую ее гримасу, излом взлохмаченных густых бровей и тихие печальные выдохи. Никто не вмешивался в чужую, но все же общую войну.

Снилось, что мама превратилась в синяк — бесформенное лиловое пятно. Аля без конца всхлипывала, просила маму вернуться. Отец ходил по тесной квартире в одних лишь семейных трусах и поигрывал топориком для мяса, улыбался во все свои крупные желтые зубы. Дана мазала маму-синяк вонючей мазью, прикладывала грелку с кипятком, но та все равно упрямо желтела и рассасывалась под кожей.

От лихорадки Дана очнулась поздним утром, глянула на остывшее пойло в стеклянной кружке — мама заварила пакетик с малиново-горьким парацетамолом, но будить Дану не решилась. Пара пряников, уже заветренных, градусник и таблетки. Записка — мол, после работы мать забежит в аптеку, купит ей антибиотики. До прихода врача у Даны полный карантин, пусть она даже не думает выходить из комнаты.

А еще пластиковое зеленое ведро в углу.

Дана впервые спала так крепко и так долго, ведь ее не донимали мысли о том, где бы раздобыть еще денег, найти подработку и жилье, а может, ей надо просто сгрести Алю с Лешкой в кучу и увезти их тайком, не строя особых планов?.. Как скоро родители найдут их вместе с полицией? На сколько вообще хватит Даниной заначки? И когда отец решит, что мелкие повзрослели уже достаточно для его любимых «методов воспитания»?

Еще бы отпустила немного головная боль — свинцово-тяжелая, громадная, что вдавливала в диван и оставляла на сырой подушке глубокие вмятины, — и в пустой квартире стало бы почти спокойно. В задраенном углу не было солнечного света, и Дане казалось, что утро так никогда и не наступит. Из мыслей никак не уходила Галка с ее Михаилом Федоровичем.

Пора подниматься.

Проход в «детскую» завесили покрывалом — может, еще и скотчем проклеили на всякий случай, чтобы не разносила заразу по дому. Раньше, в доковидные времена, больных в этой квартире точно также отселяли в дальний угол комнаты, но тогда хотя бы разрешалось выходить на кухню или в туалет. Теперь до чистого мазка у Даны не было на это шансов. Но и лежать, бесконечно таращась по сторонам, обдумывая то свои, то чужие проблемы, тоже не было сил — Дана не умела отдыхать. Бегом на учебу, потом — на подработку или брать заказы, скрючившись над единственным письменным столом на всю квартиру, потом забрать Алю из садика и дождаться Лешкиного возвращения с кружков, подготовиться к занятиям, проверить уроки у брата, поиграть с сестрой, наварить супа и накормить семью, вечером взять волонтерский вызов, забежать на почту и отправить открытки…

Одиночество шептало из-под кровати голосом мертвой Галкиной мамы. В открытках прятался белый пухлый конверт, на который Дана приклеила цветочную марку из Нидерландов, да и подписала специально размашисто, жирно, будто бы чужой рукой — даже если отец и найдет, то вряд ли заинтересуется. В конверте она прятала деньги, отказывая себе в обедах, проезде на автобусе или новых открытках. Его тяжести хватило бы на первый взнос за квартиру, но Дана медлила — нужна будет мебель, посуда, запасы еды, одежда… И если с первыми двумя пунктами мог помочь Палыч (Дана наболтает ему, что знакомая съезжается с женихом и очень просит книжный шкаф, кровать и табуретки с погнутыми ножками), то решиться с остальным было невыносимо трудно. Дана боялась, что сделает для мелких только хуже — выломанные двери, багровый отец на пороге, наряд полиции, слезы и крики, Алю волочат по чужому подъезду…

Все надо делать с умом.

Ума у Даны не хватало.

От пряников и парацетамола гудело в животе, и Дана решила ненадолго выскочить на кухню — хотя бы залить в себя горячего черного чая или поискать хлеба, чтобы не кружилась голова. А еще на дверце холодильника лежала каменная половинка лимона, и Дана уже чувствовала кислый цитрусовый аромат от кипятка.

Квартира показалась чужой: ударило по глазам светом, пропитанные солнечными лучами половицы обжигали даже через носки, пахло чем-то незнакомым, по-медицински неприятным. У края простыни лежали резиновые хозяйственные перчатки, несколько белых масок и записка от отца. Дана брезгливо подтянула ее к себе пальцем ноги.