Мертвый дрейф

Белых пятен в коммуникациях «Альбы Майер» становилось меньше. Нужно действовать – немедленно! Брать контроль над этим чертовым контейнеровозом, хоть одну проблему решить в течение часа! Глеб выразительно кивнул Крамеру, и снова седативное лекарство потекло по жилам и венам. Ольга глубоко вздохнула, закрыла глаза, бледное подобие улыбки застыло на губах. Она уснула – «лечебным» беспробудным сном. Ей связали ноги, связали руки в запястьях за спиной – в качестве перестраховки, сомнительно, что она могла быстро очнуться. И снова, с Богом на устах, – запутанные лазы, похожие на кроличьи норы, духота, тошнотворные запахи, поразительное открытие, что крысы не сбежали с тонущего корабля (он, собственно, и не тонул)! – они каким-то образом умудрялись здесь жить и кормить свои семьи. В щелях и недоступных нишах что-то выразительно попискивало, и Никита, чью физиономию Глеб иногда задевал каблуком, резонно возмущался – и эти люди еще жалуются на голодный год! А как же немеркнущее правило, что настоящий голод не наступит, пока не съедена последняя крыса?

В свете фонаря действительно образовалась развилка. Участок мозга, ответственный за ориентирование на местности, уверял, что в надстройку ведет лаз, который справа. Они ползли, отдуваясь, волоча за собой оружие и амуницию, потом поднялись на колени, ускорялись, цепляясь за оплетки кабелей и разводные коробки, большинство из которых были безнадежно обуглены.

Да, действительно, этот лаз выводил в надстройку – на первый ярус, где в лучшие времена размещались каюты руководящего состава. Над головой размещалась металлическая лестница. Видеть ее через крышку Глеб, понятно, не мог, но куда уж доходчивее – с лестницы кто-то спускался, поскрипывали ржавые ступени! Он застыл на последней перекладине перед створом, упираясь плечом в крышку люка, шепнул, чтобы все заткнулись и не егозили…

Субъект спустился, помялся у подножия лестницы и куда-то побрел. Люк был самый банальный – стальная ребристая крышка с двумя петлями, приваренными изнутри. К нему поднималась наклонная лестница, на которой и обретался Глеб в довольно противоестественной позе. А снаружи что-то происходило. Бубнили приглушенные голоса – бесцветные, плоские. Поскрипывал пол. Видимо, стоило рискнуть. Он поместил палец на спусковую скобу, расставил ноги и плавно надавил плечом на крышку, заставив ее приподняться на полтора сантиметра.

Люк был не заперт (возможно, он в принципе не запирался). Образовалась узкая щель. Серый пол в разводах и выбоинах, часть разваленной стены, выходящей на полубак (контейнер кувыркался, пока не встретил преграду в виде радиорубки), чуть поодаль – ноги в стоптанных, обросших грязью бутсах. В стороне – еще пара… Он закряхтел, поворачивая голову, чтобы увеличить обзор. Образовались засаленные штаны, полы ветхой форменной куртки, ствол «АКСУ», висящего на плече…

– Давай быстрее, Глеб… – шипел откуда-то снизу Никита. – Мы же не палтусы, чтобы тут плющиться… Мы с Платоном уже не можем скрывать наши отношения…

– Что там, говори… – сипел раздавленный Никитой Платон.

– А то сами додумаем, – ухмылялся замыкающий процессию Крамер.

– Заткнитесь, чего разговорились… – прошептал Глеб и посильнее надавил плечом на крышку.

А это уже было чревато. Посреди короткого коридора, обрамленного металлическими лестницами, стояли двое «бледнолицых», готовых в любую секунду спустить курок. Позы напряжены, ноги расставлены – они сторожили закрытую дверь, расположенную в центре прохода. Все чувства у них были обнажены, они уловили посторонний звук, насторожились, вскинули автоматы…

К чести Глеба следует признаться, что он не стал пороть горячку. Он втянул воздух… и остался в той же позе. Щель – не больше двух сантиметров, не факт, что «служивые» с расстояния десяти метров ее заметят. Мало ли что тут скрипнуло, тут постоянно что-то скрипит… Две пары мутных глаз шарили по пространству, скользнули по люку, по лестнице, по другой… Переглянулись, расслабились. Глеб изготовился к броску, хотя понятия не имел, как это будет выглядеть. Эти двое, как и предыдущие, смотрелись неважно. Оба лысоватые, с пучками «мертвых» волос на угловатых черепах. На лицах синеватые маски, в глазах бездонная пустота. У одного из них полностью поседели брови и, похоже, вывалились верхние зубы – он выпячивал, как обезьяна, нижнюю челюсть, при этом верхняя губа складывалась в гармошку, и во рту зияла удручающая пустота.