Мёртвый город(СИ)

Сейчас, спустя годы, проведённые в Хельбе и Дицхольме, после Посвящения и первых рейдов за Ржавую реку, Рэлек знал наверняка: нет, не лучше. Но ещё он знал столь же твёрдо и непреложно: человеку, который всего этого не прошёл, логику Абеля Вендела не понять никогда. Абеля Святого. Абеля Древнего. Абеля Всё Могу. Создателя "модели сорок три" и первого командора Бастиона. Нет, не понять. Не постичь.

"А ты сам-то постиг, малыш? Сам-то уверен, что понял его верно, своего легендарного Абеля? Он видел закат старого света и зарю нового, он пережил прежний мир на сто тридцать три года. Тебе сейчас двадцать, дружок. Говоришь, постиг Вендела? Некоторым юнцам не откажешь в самоуверенности..."

Ш-ш-ш...

Звук был такой, будто внизу, почти у самого дна лестничного колодца, кто-то высыпал на пол с полведра щебёнки. Мелкие камушки хлынули по ступеням, и гулкое эхо прокатилось вверх:

...ш-ш-шх-х-х-х!

Рэлек застыл без движения, и даже дышать перестал. Эхо угасло где-то высоко, под самой крышей, а он стоял, сжав пальцы на ребристой рукояти "хольда". Слушал. Потом мягко шагнул к проржавевшим огрызкам перил, глянул вниз. Пару минут всматривался в узкий провал, на дне которого лениво оседало бледное пылевое облако... Нет, ничего. Ни движения, ни звука. Вернее всего - отвалился со стены очередной шмат штукатурки, такое здесь случается постоянно: город медленно, но верно разрушается, оплывает сгорающей свечой. Когда-нибудь он тоже превратится в мусорные горы, а затем - в обычные холмы, причудливо разбросанные по левому берегу Ржавой. Даже если Бастион не придёт сюда с тысячами фунтов нитрикса - город всё равно падёт; пусть и на пару веков позже. Время - неумолимый разрушитель, и его не остановят ни жнецы, ни Зов.

Спрятав пистолет обратно в кобуру, Рэлек продолжил восхождение. Две трети лестничных пролётов он уже одолел, осталось пройти не так уж много.

- Рэлек крут, - пробормотал вслух, отвечая собственным мыслям, - третий Круг...

Присказку-заговорку придумал Никлаш. Ник вообще по части рифмоплётства большой мастак. За это его ребята Дроздом окрестили. Певчим.

6.

Слушайте старую сказку, друзья:

Жить без любви и без правды нельзя.

Как-то давно в чужедальней дали

Жили два брата на горстке земли.

Батя их имел немного -

Дом и поле-огород.

В гроб ложился, детям строго

Наказал: "Блюдите род!

Чтоб без раздоров по жизни шагать,

Нужно в дорогу немногое взять:

Правда - ваш хлеб, правда - вода,

Правдой, сынки, и живите всегда!"

Что было дальше - мне ветер сболтнул:

Брат, что постарше, межу протянул,

Поле разрезал неровной чертой,

Старшему - доля, а младшему - ой.

"Я женат, а ты, брат, холост,

И детей не заводил,

Каждый сноп и каждый колос

Я по чести разделил.

Что же ты хмуришься? Я не у дел -

Жить нам папаша по правде велел.

Правда - зола, правда - полынь,

Горько на вкус, но глотай и остынь".

Мне перелётные птицы твердят:

Нож со стола взял обиженный брат,

Вышел во двор, засучив рукава.

"Ловко ты, братец, играешь в слова!

Точно клоун в балагане,

Удивляя всех вокруг,

Вертишь острыми словами,

Не боясь поранить рук!"

Сталь, точно в сердце, вонзилась в межу.

"Вот что тебе я о правде скажу:

Правда - клинок, правду не трожь,

Правда с тупого конца - это ложь!"

Ну, я конец я увидел во сне:

Жили два брата в чужой стороне...

Жили, да вот разошлись кто куда;

Младший ушёл, старший понял - беда.

Там, где нож ударил в поле,

Скоро вырос буерак,

Съел кусок семейной доли

Заколдованный овраг.

И хоть убейся, хоть плачь от тоски,

Не заровнять тот овраг в две руки.

Понял старшой: правда - вода,

Что утекло, не вернуть никогда.

Правда, друзья, ваши хлеб и вода,

Не забывайте о том никогда.

Первый раз на его памяти Никлаш запел, когда над Дицхольмом две недели кряду бушевала непогода, и не то что штурмовую полосу, а даже сотню шагов до трапезной нойды одолевали с трудом. Рэлек к такому не привык; в Ривце, ютящейся на границе Пустошей, зимы были куда как мягче. А тут - денно и нощно валящий из низкого неба снег, тоскливое завывание ветра в трубах... Конец света, да и только! Троица южан - Хамид, Флина и Дженго - готовы были с ним согласиться, но сухой, тощий как щепка Винерд лишь усмехался в седые усы: "Эта буря, ребятки, лишь слабое эхо бурь Тёмного Века. Триста лет назад те бури погубили куда больше жизней, чем сама Восьмичасовая".

Во время длинных вечеров, когда после дневной учёбы и расчистки двора у будущих пастырей вдруг появились лишние свободные часы, они повадились собираться гурьбой у нагретой печи в общем бараке. Травили байки, тянули из глиняных кружек слабый грог и пели - когда под бренчание старой расстроенной гитары, а когда и просто так.

Вот тогда и открылось вдруг: Никлаш поёт! Нет, совсем не так, как все, а по-настоящему: с чувством, с толком, и главное - отменным голосом. Да ещё и песни сам выдумывает!

- Что ты со своим даром среди нас-то забыл? - вопрос Пешты, как водится, деликатностью даже не пах, но многие из слушавших песни Ника наверняка подумали о том же. Никлаш в ответ только усмехнулся, а потом спел "Двух братьев" второй раз. Флина попросила.

* * *