Мёртвый город(СИ)

Только и оставалось, что выбраться и бросить прощальный взгляд в колодец... И почувствовать, как по хребту рванули наперегонки колючие ледяные мурашки. В круге зелёного света показалось что-то, чего минуту назад там не было. Что-то гибкое, подвижное, осторожно шевелящее не то длинными усами, не то тонкими передними лапами. Разглядеть существо толком не получалось - оно напоминало ожившую тень, наполовину материализовавшегося призрака, чьи очертания невозможно схватить взглядом. Узкое тело, многочисленные суставчатые конечности... Или вовсе не многочисленные и не суставчатые? Наваждение, да и только! Лишь глаза блеснули снизу вверх отчётливо, словно две стальные иглы протянулись со дна колодца, укололи холодным нечеловеческим интересом...

Рэлек опомнился, когда тяжёлая железная крышка лязгнула, накрывая выход из подземелья. Для надёжности придавил её сверху увесистым каменным обломком, и только теперь позволил себе оглядеться.

Из туннелей он вылез где-то посреди города, в узком и полутёмном ущелье переулка. Два дома высотой под добрый десяток этажей сжимали пространство шириною всего в несколько шагов. Обе выходящие на переулок стены были глухими. Обветшавшие, с остатками облупившейся краски и торчащим из трещин чёрным мхом, они больше походили на отвесные скалы, чем на творение человеческих рук. Мостовая, вздувшаяся и растрескавшаяся, усыпанная осколками кирпичей и кусками древней штукатурки, лишь усугубляла впечатление. И больше вокруг - никого и ничего.

Только теперь он понял, что устал. Не телесно, это была скорее рассудочная усталость. Прогулка по старым туннелям Мертвеца стоила ему, в сущности, лишь мокрых ног, грязной одежды и царапины на ладони. А ведь Чейд говорил: "Соваться в эти норы - безумие. Но разве у нас есть выбор? Ты везунчик, должен дойти".

Везунчик... Самый удачливый из неудачников, если верить старине Тэнгеру.

Отойдя от закрытого колодца, Рэлек сел у стены, насквозь пробитой широкой трещиной. Из щели у самой мостовой торчала корявая низкорослая берёзка. Протянув руку, он погладил мелкие листочки и прикрыл глаза.

После подземной темноты, после постоянного ощущения чужого присутствия за спиной, после игл чужого, чуждого взгляда, не хотелось думать о том, что здесь, при свете дня, может быть даже опаснее, чем там, во мраке.

"Передохни. Минут пять отдыха тебе не повредит".

"Ты... сам-то поспать не хочешь?"

"Я никогда не сплю. Отдыхай..."

Пять минут протекли сухим песком сквозь пальцы. Оторвавшись от стены, Рэлек поднялся и посмотрел направо... налево... Идти-то нужно, но вот вопрос - куда?

"Главное - не уйди к центру".

"У меня своя голова на плечах... Лучше подскажи, в какой стороне этот центр".

"Раз голова есть, сам и решай".

"Так и думал, что проку с тебя..."

На всякий случай Рэлек поднял руки к лицу и внимательно их рассмотрел, сосредотачивая внимание на каждом пальце. Потом негромко произнёс вслух:

- Рэлек крут, третий Круг, у стрелка сорок рук, и когда враги вокруг, Рэлеку стрелку руки - лучший друг.

Он прислушался к звучанию собственного голоса, прислушался к собственным мыслям. Кажется, порядок: зрение не "плывёт", смутного звона в ушах нет, язык не заплетается. Сердце Города сегодня бьётся ровно, либо Рэлек находится от него достаточно далеко. И то, и другое - хорошо. Тогда выбор пути можно предоставить интуиции: просто ещё раз посмотреть по сторонам... и пойти направо. Почему-то эта часть переулка показалась ему дружелюбнее.

Рука побаливала, но насчёт неё он не беспокоился: с его живучестью бояться царапин просто глупо. Воспаление? Инфекции? Такое не про него. Скоро пройдёт и усталость - прямо на ходу, через лигу или две бодрого пешего шага. Нож и пистолет в кобуре... Ха! Это даже не марш, всего лишь прогулка налегке! В Дицхольме их так не баловали. Рэлек улыбнулся, вспоминая.

4.

Марши он возненавидел искренне, от души. Пробежки по утрам длиной в десять лиг - ничего, привык. При его неутомимости, Рэлька выдерживал их почти без труда. Штурмовой полигон, прозванный меж нойдами "буреломом" - то дрянь, конечно, похуже, но тоже привыкнуть можно, а вот марши... Дождь падает из прохудившегося неба, как из гигантской лейки. Раскисшая, превратившаяся в сплошную жидкую грязь, дорога с жадным чавканьем глотает ноги аж до середины голени и отчаянно пытается не упустить добычу; если бы не тугая шнуровка, она ботинки давно бы стащила и, наверное, по-настоящему сожрала. Изо рта белёсыми облачками вырывается пар; холодно, одежда промокла насквозь, и хоть немного согреться под ледяной моросью помогает только непрерывное движение. Три минуты ходьбы, две - бега, и так до бесконечности. А плечи оттягивает лямками ранец, набитый речным песком; который, отсырев, потяжелел уже, кажется, втрое.