Мертвый индеец

Мысли о предполагаемом теракте не улучшили настроения и.о. Сорок Восьмого, то есть Дмитрия Олеговича Курочкина. Он бросил взгляд на электронные часы: согласно распорядку, ему следовало еще одиннадцать минут высиживать здесь диспозицию и, рискуя заработать косоглазие, рассматривать попеременно то синюю коробку свежевыкрашенного павильона, то синие стрелки на карте. Возможно, для настоящего киллера этот пункт подготовительных мероприятий был весьма значительной вехой, но вот Курочкину это сидение у окна в позе пушкинской царевны казалось полной бессмыслицей. Сколько ни смотри, Пушкин останется Пушкиным, фонтан – фонтаном и даже восьмиэтажный особняк, из окна которого он ведет свое наблюдение, не подрастет на пару этажей вверх. Рутина.

Дмитрий Олегович снова посмотрел на электронный циферблат. Теперь до окончания этой фазы его распорядка оставалось десять минут – точно по числу негритят. Курочкин вдруг подумал, что если негритенок Дмитрий Олегович утопнет (например, в ванне) или скоропостижно вывалится из окна восьмого этажа, или даже совершит удачную попытку к бегству (допустим, по пожарной лестнице на чердак, а там крышами до буквы "М" в "Макдоналдсе"), теракт едва ли будет сорван. Наверняка у Шефа есть какой-нибудь запасной вариант – на тот случай, если заботливо нанятого киллера экстра-класса вдруг разобьет паралич или он перекушает своей ужасной травки. Возможно, кто-то из присутствующих гоблинов обучен снайперскому ремеслу, либо дублерами могут стать серебристый хек с наодеколоненным. Да, сейчас с Курочкиным носятся, как с капризной театральной примадонной, и согласны терпеть его странную забывчивость и мчаться за мороженым по первому его требованию… Но в каждом порядочном театре у каждой примадонны имеется замена на крайний случай. Ибо спектакль обязан состояться в любом случае.

Очевидно, это применимо и к теракту.

Стало быть, единственная возможность уберечь Брюса Боура от выстрела из винтовки – это занимать вакансию Сорок Восьмого до того момента, когда будет уже поздно что-либо изменить. "Мрачная перспектива", – подумал Курочкин. Если за оставшиеся два с лишним часа он не придумает, как вместе с Брюсом спасти и себя, то ему самому уж точно не поздоровится. Снайпер, не оправдавший надежд, – это не гроссмейстер, получивший "мат" от третьеклассника. Другая степень ответственности.

Дмитрий Олегович попытался сосредоточиться и

придумать хоть какой-нибудь план спасения. Фортуна, богиня невезения, уже не раз ставила его в почти безвыходные положения, но всякий раз каким-либо образом избавляла его от смерти. Однако теперь Фортуне, похоже, надоело подкладывать Курочкину соломки, и если он сам сейчас не проявит какой-нибудь инициативы, то богиня невезения элементарно спишет его со счетов. У Фортуны, как известно, не бывает постоянных фаворитов. Проигравший выбывает из игры.

Дурацкая песенка про негритят, засевшая в голове, по-прежнему мешала Курочкину думать о чем-то толковом, и, чем больше он пытался заставить себя не думать о негритятах, тем громче звучала в его мозгу проклятая песенка о десяти юных любителях купания, не пожелавших учить правила безопасности на воде. Сдавшись, Дмитрий Олегович стал размышлять о негритятах. Почему, например, они продолжали проявлять беспечность, когда море уже вело свой отсчет утопленников? Наверное, потому, что морская пучина не глотала своих жертв помногу, а скромненько, незаметненько отсекала негритят по одному. По одному… Курочкину почудилось, что где-то вдалеке перед ним что-то забрезжило некий слабый намек на спасение. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре… Четыре негритенка пошли купаться в море, четыре негритенка резвились на просторе.. Так-так… Курочкин уже чувствовал себя рыбаком, у которого вот-вот клюнет. Рыбка в глубине уже плавает вокруг наживки, еще минута-другая – и леска натянется, и вот тогда спасительная мысль, пойманная на крючок, всплывет на поверхность…

Увы, две лишние минуты никак не были предусмотрены в железном плане киллера Сорок Восьмого. Стоило Дмитрию Олеговичу начать подсекать, как электронные часы равнодушно возвестили об окончании срока, отведенного в расписании на диспозицию. В ту же секунду в комнату ввалились еще два охранника-гоблина, неся в руках большой телевизор. Телевизор был установлен в углу комнаты, включен и сразу наполнил комнату невероятным шумом. Шум, естественно, распугал всю рыбу: спасительная мысль отпрянула от крючка с наживкой и ушла в глубину.

"Проклятье!" – с досадой подумал Курочкин, прилагая все усилия, чтобы эта досада не нарисовалась на его лице.

Один из гоблинов тем временем сверился с сиреневым листочком плана, чуть уменьшил звук телевизора и произнес:

– Прямой эфир, господин Сорок Восьмой. Все по расписанию.