Мертвый кролик, живой кролик

Следующая мысль заставила его вздрогнуть. «Интересно, сколько здесь градусов?»

А ведь Севостьянов упоминал об этом между делом! Только он, дурак, не слушал.

Сидя в темноте, Егор мысленно представил, что находится вокруг него.

В углу хранится картошка, по соседству – морковь в деревянном ящике. Егор вспомнил, как бабушка однажды отварила картошку, промерзшую на балконе, и потом долго ругалась. Вышло сладко, противно. Даже с маслом не съесть. У Севостьянова ничего не промерзает. Будем считать, здесь примерно плюс четыре, как в обычном холодильнике. Может, даже чуть теплее.

Егор слегка приободрился, дойдя до этой точки в рассуждениях. Он сам, путем собственных умозаключений, без всякого термометра догадался, сколько градусов в погребе.

Теперь нужно решить второй вопрос. Сколько может продержаться человек при плюс четырех градусах, если у него нет источника тепла?

Он обшарил карманы, надеясь, что наткнется на зажигалку или спички, хотя точно знал, что у него нет ни того, ни другого. Вытащил пять пар носков, которые захватил из дома. Снял вслепую кроссовки, на левую ступню натянул две пары, на правую, пыхтя, целых три. До чего трудно в темноте, когда даже собственных ног не видишь!

Какой же он идиот, что оставил пакет и рюкзак на крыльце! Там и куртка, и теплые штаны… Сейчас бы горя не знал.

«Ночью обещали похолодание». От этой мысли Егор вскочил и замер на месте.

Затхлый воздух пах сыростью. Егор понял, что он замерзнет. Будет лежать, скрючившись, на твердом земляном полу. Севостьянов ничего не вспомнит утром, решит, что гость сбежал. А на пакет с рюкзаком не обратит внимания. Они валяются под лавкой, старик их не заметит.

Егор взлетел по лестнице к люку, принялся барабанить в него и орать изо всех сил. Вопил, пока не начало саднить горло. Тогда он вернулся вниз. Представил, что рядом мама. Что бы она ему сказала?

«Милый, не теряй головы».

Он не помнил, в самом ли деле мама называла их с Ленькой милыми, но ему нравилось, как это звучит. Ласково и заботливо. Мама вполне могла так говорить.

Она права. Ален Бомбар, который пересек океан на резиновой шлюпке, писал, что паника губит людей чаще, чем самые трудные обстоятельства.

Егор немного приободрился. С мамой и Бомбаром было легче.

– Нужно согреться, – вслух сказал он. – Продержаться меньше суток. Фигня вопрос!

Он твердо решил выкинуть из головы мысль, что наутро Севостьянов ничего не вспомнит. Не надо об этом думать. Ему предстоит решать, как спастись. Вот и нечего отвлекаться!

Вспоминая все, что он слышал о переохлаждении, Егор снова включил телефон. Поднялся и пошел вдоль стен.

Он составлял карту погреба. Когда «Нокия» сядет, это ему пригодится.

Слева трехлитровые банки с вишней и сливами, справа – соленья. Металлические крышки в густых хлопьях ржавчины. Острые края. Стеллажи до потолка, но банками заняты только средние полки.

В глубине подвала, напротив лестницы, – два отсека, словно маленькие бассейны. Дно и невысокие дощатые стенки проложены черной, свисающей наружу пленкой. Егор присел, потрогал доски. На ощупь вроде бы не сырые… Но что проку, если нечем их поджечь.

«И кислород», – сказала мама.

Он сообразил: точно, мама права! Вот и хорошо, что у него нет зажигалки! Иначе поджег бы эти доски и задохнулся, когда пламя съело бы весь кислород.

Картошка и морковь – на дне в отсеках. Картофелины горбят бугристые спины из песка. Морковь Севостьянов тоже пересыпал песком. Егор вытащил одну морковку, обтер о штаны и с хрустом откусил.

На телефоне осталось сорок процентов заряда. Больше половины он уже израсходовал.

Егор положил «Нокию» на полку поблизости, оставив экранчик включенным. Телефон сядет очень быстро, но сейчас ему нужны эти минуты без темноты.

С этого момента он начал действовать сосредоточенно и быстро, словно рядом с ним и в самом деле стояли двое взрослых, которым Егор должен был сдать что-то вроде экзамена на выживание.

Он принялся выгребать картошку и морковь. Отбрасывал их в угол, вперемешку, чтобы не тратить времени. Закончив с этим, вытащил черную пленку. Пленка оказалась тяжелой и плотной, как ткань дождевика.

Выбрав небольшую банку с помидорами, Егор разбил ее о дальнюю полку. Помидоры шмякнулись на землю, вокруг заблестело мокрое стекло.

Он осторожно вытащил осколок побольше.

Ему то и дело приходилось возвращаться к телефону, чтобы снова включать свет. Но теперь, когда он оставался в темноте, память подсказывала, где что находится.

Он расстелил пленку на полу. Получилось черное озеро.

«Рэмбо: первая кровь» они смотрели вместе с Ленькой и Верой. Егор хорошо запомнил, как Вера сказала: «А грамотно действует Рэмбо! Исключил потерю тепла, а потом уже полез в горы. Только голову он зря не закрыл». – «Почему зря?» – спросил Ленька. – «Через голову тоже уходит тепло. Думаешь, почему бабушки кричат внукам: «Надень шапочку?» Потому что бабушки очень умные!»

Егор встал над черным «озером», мысленно размечая, где резать. Присел на корточки и повел по пленке куском стекла.