Мертвый невод Егора Лисицы

— Нет, не думаю. Но вы можете знать — кто. С кем еще у нее была связь? Или, если не личное, так, может, ее общественная работа? Ссорилась ли она с кем, угрожали ли ей?

— Не знаю. Знал бы — сказал. Работа может быть, но никто конкретно бы не высунулся. — Он помедлил. — Эта выходка с тканью, может, для того, чтобы меня зацепить. Или месть.

— А есть кто-то, кого подозреваете? Кто мог сделать такое из личных побуждений?

— История эта мне навредила. А вот чтобы кого подозревать — нет. Больше мне нечего сказать. Нужно идти.

Выяснилось, почему Турщ был так взвинчен и куда торопился. Неохотно, кромсая слова, он объяснил, что вчера, уже поздним вечером, напали на партию краеведов. Те перевозили находки из полевого лагеря в Ряженое. Здесь у них была комната-склад при клубе, нечто вроде основной базы. Нападавшие избили сотрудников партии. А уже знакомому мне молоденькому милиционеру, который их сопровождал, выстрелом задело челюсть.

— Вы на раскоп? Я с вами.

Турщ скривился.

— Это к смерти Рудиной не имеет отношения! Мы прояснили все. Вашего дела тут нет, — процедил он.

Его тон и замашки начали всерьез раздражать меня. Спор вышел на повышенных тонах. Наконец, сдерживаясь, чтобы не нахамить всерьез, я напомнил ему, что я врач, а в партии есть пострадавшие, так что говорить тут не о чем. Турщ поморщился, но согласился. Однако когда я пришел к пристани, там никого не было. Из почтового окна, куда я постучался, выглянул меланхоличный Астраданцев и передал, что «комиссар» ждал меня, но решил ехать, мол, времени нет. Сочувственно косясь, добавил, что на почту должен зайти руководитель партии Гросс, вот он, может, и проводит. Этот самый Гросс сейчас берет у фельдшера кое-что из лекарств. И захватит свежие газеты, почту, раз уж случай. Дождавшись Гросса, я кое-как убедил его взять меня с собой. Он предупредил, что часть пути мы пройдем на лодке, а дальше придется добираться пешком, по краю берега…

По воде шли недолго, вскоре Гросс привычно направил лодку в протоку. Разыскал «мертвяка», зацепил веревку и завел лодку в рогоз, так, чтобы не бросалась в глаза.

— Это Нижние Раздоры.

— Раздоры в смысле — споры?

— Здесь так называют место слияния двух рек и землю между ними. Когда реки разливаются, тут образуются острова. Вы это и сами видели, ведь вас привезли на лодке?

— Да, дорога непроезжая.

— Кое-где по берегу можно пройти, хотя нужна ловкость и, безусловно, удобная обувь.

Бросив лодку, мы пробирались по тонкой полоске земли между морем и обрывом, обходя часть вытянутого языком мыса. Кое-где торчали лодочные сараи, берег был неширок, а за мысом еще сильнее сужался — только-только поставить ногу. Мелкие волны, лента белого ракушечника. На узкий каменистый берег лезет рогоз, его лохматые метелки выше нашего роста.

— Тут везде тропы, можно и через ерики напрямую, но нужно знать дорогу. Местные знают, — подметил Гросс.

Он еще говорил о том, что даже хорошо, что разлив отрежет, — меньше будут соваться, несмотря на то что с раскопками приходится торопиться. Я рассматривал его, цепляя взглядом детали фигуры и одежды. Высокий, худой, слегка сутулый, из-под шляпы-«ковбойки» видны темные, с явной сединой волосы. Шея и лицо Гросса загорелы дочерна, хоть и ранняя весна. Его хлопковая рубашка застегнута на все пуговицы, рукава натянуты на запястья. Глаз не рассмотреть за очками в стальной оправе. Шагая и ловко придерживая ружье, он пояснил, что краеведы охотятся сами, в лавке берут только сахар и чай, изредка консервы, но заполучить их — везение. И зашагал дальше, поправив закинутый за спину, туго набитый холщовый вещмешок, наподобие солдатского.

— Расскажите о нападении на партию. Лучше — как можно подробнее, — мне приходилось перекрикивать шум волн, птичьи крики.

— Подробностей я не знаю. Меня там не было, — ответил, чуть обернувшись, Гросс. — Пострадали милиционер и двое из наших. Один довольно сильно получил по затылку. А второму повезло. Синяков наставили, ребра помяли, сломали палец, надели на голову мешок и скинули с телеги. Но ничего серьезного. Так в канаве и провалялся.

Над тропинкой вырос рыжий бок берега. Он поднимался над нами, весь в оспинах черных нор.

— Гнезда щурок, — объяснил Гросс, отмахиваясь от пестрой, желтой с зеленым птицы, промелькнувшей перед самым его лицом, — все тут не как у людей.

Прибрежная полоса сужалась, уходя за выступ обрыва.

— Берегите голову, — буднично предупредил меня Гросс и показал наверх.

Я поднял глаза и от неожиданности споткнулся, кое-как устояв на ногах. Надо мной, как стропила крыши, нависал источенный ветром позвонок с широкой реберной костью. Кость косо вонзалась в обрыв, где из нее лез жизнелюбивый, бесстрашный росток ивы. Я сообразил, что это тот самый «хребет», который я видел, когда мы шли на лодке к Ряженому.

— Допотопный кит, — объяснял Гросс, пока мы пересекали широкую тень от кости кита. — Эоцен. Называют его так по времени существования, а именно эпохи эоцена. Животное, вероятно, погибло во время Grande Coupure[64]… Смотрите под ноги!