Мертвый невод Егора Лисицы

Очень кстати приехал Гросс, с ним еще пара археологов с раскопа, я узнал среди них Мирона Сушкина. Гросс довольно долго рассматривал находки, изъятые у ряженских, но опознал как похищенные лишь несколько. Про остальное подтвердил, что, видимо, ряженские копали где-то самостоятельно. Я ждал, пока он подпишет все бумаги, и тут меня окликнул Сушкин. Он, казалось, был рад меня видеть:

— Что же, все кончено? А этот случай с несчастной девушкой, дознались?

Я пробормотал что-то невнятное, что можно было бы принять за согласие.

— Ужасно рад, что все улажено. Можно продолжать работу! Вы в Ряженом еще задержитесь? Заезжайте, посмотрите, как будем вскрывать камеру второго кургана.

Я ответил, что и так слишком задержался. И мне давно пора уехать.

Мирон хотел еще что-то сказать, но к нам подошел Гросс, на ходу отрывисто бросив, что нужно отправляться обратно. Повернувшись ко мне, требовательно заявил, что просит вернуть находки партии как можно скорее. И едва попрощавшись, вышел. Сушкин еще помялся, но двинулся за ним.

Следующим утром из Таганрога прислали двух милиционеров, и ряженских отправили в город на подводах под усиленным конвоем. Непривычно немногословный Рогинский поинтересовался у меня, не еду ли я с ними. Но мне не хотелось.

Возвращаясь в хату, размышлял о том, как побыстрее выбраться из Ряженого, и не сразу заметил толпу у стены крайнего дома на неширокой площади. За плечом прохожего мелькнул знакомый истрепанный серый пиджак, запрокинутая голова. Граждане переговаривались:

— Прихватило, плохо стало.

Растолкав толпу, я узнал Псекова. С него слетели остатки солидности, теперь это был жалкий старик, который все шарил вокруг — искал свою шляпу. Кто-то из мимо идущих поднял ее, сунул ему. Но он продолжал суетиться, держа одну руку у левого бока, там, где сердце, морщась, почти плача.

— Его нужно усадить, помогите скорее! — Кто-то услышал меня, и из лавки напротив притащили стул.

— Давайте присядем, вот здесь. Боль в грудной клетке, выше? Покажите.

— Это ерунда, ерунда. Не в этом дело, — он мотал головой, не отвечая. — Поймите, ведь кончено все!

Я всерьез опасался, что он зарыдает. И любопытные не расходились. При них, было понятно, я не добьюсь толку.

— Разойдитесь, если он не получит воздуха — может умереть.

Вранье сработало, оборачиваясь, нехотя, но разошлись.

— Расскажите же, какие симптомы, где…

— Это ни к чему. — Он неожиданно сильно оттолкнул мою руку. — Все кончено! Бумаги. Все мои итальянские бумаги пропали! — Слезы уже текли на седые усы, на руки, и он не вытирал их, как будто не чувствовал.

Из его слов я понял, что он выбежал на улицу за помощью, но какой и от кого он ее ждал, он и сам не знал. Кое-как мне удалось отвести его домой. Ему выделили комнату в доме, который он раньше занимал как управляющий. Сбиваясь, он рассказал мне, что, вернувшись домой, не нашел своих «итальянских бумаг» — переписки с посольством, паспорта. И главное — драгоценного вызова. Той бумажки, которую он в упоении рассматривал накануне. Потеря сокрушила его, сделав из крепкого старика растерянного ребенка. Чувствуя почти физически его тоскливое отчаяние, успокаивая его, я, сам не знаю как, дал ему слово, что все бумаги я найду и верну. Кажется, даже пообещал привлечь к делу милиционеров из Ростова. Тупица и болван, я ругал себя за это. Но как было не пообещать, когда он ледяными ладонями, не отпуская, сжимал мои руки? К тому же после моих обещаний наконец удалось с трудом, но все же напоить его лекарством. Он уснул.

Первым делом я, стараясь не шуметь, тщательно, вспоминая все правила обыска, осмотрел его комнату. Кто знает, может, старик просто засунул куда-то вчера драгоценные бумаги, слишком крепко выпив? Проверил его одежду, чемодан, ящики стола. Бумаг не было. От фельдшера, он сам сказал, ушел еще засветло и никуда по дороге домой не заходил. Пора было ехать в Ростов, тянуть невозможно. Я вышел, аккуратно прикрыв дверь.

* * *

В Ростове первым делом я отправился в уголовную милицию. Хмурый начугро устроил мне разнос за то, что надолго застрял в Ряженом и не посылал никаких вестей. Но показалось, чехвостил он больше для вида. В любом случае ему было не до меня — вооруженные грабежи, крупные аферы и самогонщики были для города проблемой более весомой, чем события в сельской местности.

То и дело останавливаясь, то уступая дорогу конвою, ведущему «голубятника»[71] с узлом простыней в руках — взяли на горячем, то здороваясь, то отвечая на вопросы, я наконец добрался до кабинета, который занимал как эксперт и судврач.

Повезло, застал и Васю Репина, и Сидорню.