Мертвый невод Егора Лисицы

— Ах да, я, кто же еще… Видимых следов насилия нет, — дословно повторил он объяснения Турща. — Впрочем, не было возможности провести полноценный осмотр. Как раз накануне снова… разные случайности, инциденты. К тому же стало известно, что краевое начальство обяжет товарища Турща привлечь к делу auctoritas[7] — врача из города.

Стена взъерошенного ветром рогоза — рыжая, вода поблескивает в просветах… Услышав шорох, я подождал: из зарослей вышла птица с тонким кривым клювом. У берега стебли рогоза были сильно примяты, я шагнул рассмотреть ближе.

— Нужны сапоги, если хотите зайти глубже, — остановил меня Турщ, подойдя и не вынимая рук из карманов.

Рогинский, приблизившись, с готовностью предложил:

— Пройду вперед? Гляну, может, сумеете пробраться.

Прыгая по кочкам, он угодил в ил, провалился, но выкрутился, как шуруп, в обратную сторону, цепляясь за камыши.

Турщ говорил, перекрикивая ветер:

— Тут редко кто ходит.

— Из-за цвета воды? Боятся?

— А что вода? — фельдшер наконец вылез, стуча ногами, стряхивая ил. — Это багрянка — красные водоросли, Rhodóphyta. Цветут, извольте видеть.

Рогинский прибавил, уже обращаясь только ко мне:

— Там неглубоко, а чуть дальше отмель. Пробраться можно, — и продолжил: — Явление довольно редкое. В прошлый раз пришлось на год кометы. И вот — снова! Накануне эти водоросли погнал к берегу «багмут» — северо-западный ветер. Аккурат в ночь перед тем, как здесь нашли тело девушки.

— Вот бы и разъяснили явление в клубе, товарищ Рогинский. — Турщ досадливо сморщился. — Предрассудков было бы меньше.

Фельдшер покрутил головой.

— Разубедить здешний народ невозможно, сами знаете. Да и веса среди местного населения у меня нет, вы не раз говорили.

Турщ отвернулся.

Обсыпанный как мукой шелухой рогоза и мелким мусором, я добрался до узкой полосы белого песка — отмели. Осматриваясь, наткнулся на почти целиком занесенный песком обломок лодочной обшивки. В ржавом металлическом кольце обрывок истрепанной веревки. Осмотрел, стараясь не слишком ворочать. Из-под доски выскользнула потревоженная гадюка, прочертила извилистую линию на песке.

На берегу я достал блокнот, набросал план места. Турщ наблюдал за мной, сунув руки в карманы. Фельдшер бродил неподалеку, шевеля тростью пучки острой травы. Я окликнул Турща:

— Где сейчас тот местный, который нашел ее? Австрияк. Я бы хотел поговорить с ним.

— Потолкуете, само собой. За день до этого, — он кивнул на камыши, — видели, что она говорила с ним. Точнее, спорила.

— Все же вы погорячились его отпускать, — не утерпел я.

Турщу упрек не понравился.

— Не хотел. Считаю, что он причастен. Да священник баламутил, уперся. — Турщ закурил. — Впрочем, не беспокойтесь, в такой разлив ему отсюда податься все равно некуда.

— Может, она еще с кем-то ссорилась незадолго до смерти? — спросил я Турща.

— С семьей была в ссоре, — ввернул подошедший Рогинский.

— Я не имел касательства к ее личным делам, — добавил Турщ в своем телеграфном стиле. — Возникла необходимость в агитации, товарищу Рудиной выдали деньги. Она поехала в город. Все как обычно. Если вы тут закончили, двинемся дальше?

* * *

На обратном пути, уже в Ряженом, пока я мысленно клял себя, что позволил вместе с вещами унести и мой докторский саквояж, из-за чего приходилось сделать крюк и зайти за ним на «квартиру», Турщ, выражаясь по матери, остановился и ободрал со стены лавки какие-то листки. Фельдшер Рогинский отстал, шагал, о чем-то задумавшись. Турщ ткнул бумагой в мою сторону. Я прочел:

«Товарищи-граждане, по всему району известно, что наш округ задался целью показать пример о проведении социализма. Что такое социализм? Это есть обман крестьян. Товарищи, мы обмануты!»

— Видите, что делается? Форменный саботаж, срываю через день. Село и станицы рядом в прошлом были контрреволюционными, и не служивших у белых, кроме молодежи, считайте, никого нет.

— А погибшая? — спросил я.

— Двадцать лет. Хороший работник. Организовала в селе курсы по ликвидации безграмотности. Агитировала местное население записываться в артель. Но, как я уже говорил, шло туго. Сейчас байды, рыбацкие лодки, личные, а будут общественные. Отдают с боем, а потом отказываются чинить, конопатить. Говорят, раз общее — значит, ничье.

Турщ посмотрел наверх, я проследил за его взглядом: хищная птица раскинула крылья. Вдалеке точки — лодки рыбаков. Красные волны отсюда смотрелись темной полосой.

— Вдоль берега всюду рыбачьи поселки?

— И казачьи станицы. В работе с казаками были перегибы, это не отрицается. — Турщ методично складывал сорванное объявление. — Сейчас взят другой курс. Так сказать, не допускать опасной искры, не подпалить бикфордов шнур. У нас работают ревкомы — для более тесной связи с населением… — Сложив бумагу, он ногтем сгладил сгибы, как портной стрелки на брюках. — Но, несмотря на это, участились нападения на артель. Мешают работе, учету рыбы. Портят имущество. Останавливают обозы. Кроме того, из порта идет контрабанда…

Турщ аккуратно разорвал объявление, клочки полетели на землю.