Мертвый след. Последний вояж «Лузитании»

Кесслер писал: “Я предложил давать пассажирам билеты с номером, обозначавшим шлюпку, в которую им следует садиться, если произойдет что-то нежелательное, и сказал, что, как мне представляется, эта мера поможет избежать сложностей в случае беды”³².

Тернер ответил, что такая мысль возникала после гибели “Титаника”, но “Кунард” отказался от нее как от “непрактичной”. Он добавил, что у него нет полномочий ввести данную практику самостоятельно, не получив предварительно добро от подразделения торговли Адмиралтейства.

Разговор переключился на “опасность торпед, которую ни один из нас не считал сколь-нибудь существенной”, вспоминал Кесслер. Возможно, Тернер преуменьшил собственные опасения, чтобы успокоить Кесслера.

Как раз в тот момент, когда штурман Ланц явился в кабину управления U-20, Швигер увидел, как огромный пароход снова меняет курс, на сей раз забирая вправо³³. “Он шел прямо на нас, – рассказывал Швигер Валентинеру. – Более идеального курса выбрать он не мог, даже попытайся он намеренно предоставить нам верную возможность для стрельбы”.

Это произошло в 13.35. Судя по теперешнему курсу, корабль шел в Куинстаун. Швигер решил подойти к нему спереди, под прямым углом. Он скомандовал “полный вперед”, и следующие двадцать пять минут U-20 неслась пересекающимся курсом, а корабль постепенно рос и рос в видоискателе. “Сделав быстрый бросок, мы ждали”, – рассказывал он Валентинеру.

Хотя этот патруль свидетельствовал о недоверии Швигера к торпедам, выбора у него не было. Использовать палубное орудие против столь большого судна было бесполезно, да и опасно, ведь после первой же пары снарядов громадный корабль наверняка повернул бы и ушел от субмарины, а то и попытался бы ее протаранить. Швигер выбрал торпеду G6.

Напряжение на субмарине росло. Поверни корабль хоть раз в сторону, и конец погоне. До Куинстауна было недалеко. При этом существовала опасность, что вахтенные корабля заметят перископ Швигера и капитан вызовет эскадру миноносцев.

Как ни странно, корабль никто не сопровождал – совершенно никто. Еще более странно, думал Швигер, как вообще он оказался в этих водах, особенно после двух удачных атак накануне. То, что корабль “не отправили Северным проливом, объяснимо”, – записал он в журнале³⁴.

Швигер приказал установить торпеду так, чтобы она шла на глубине 3 метра, около 10 футов. У него еще не было времени дать Ланцу взглянуть на цель. Большой корабль все приближался, его огромный корпус чернел на фоне посверкивающего моря.

Огневой расчет Швигера подготовил торпеду к выстрелу.

Теперь “Лузитании” оставалось до Ливерпуля около шестнадцати часов или, если считать по-другому, три трапезы: обед, ужин, а в субботу – последний завтрак в ливерпульской гавани. Подошло время обеда. Пассажиры первого класса ели в одну очередь, в салоне по центру корабля, увенчанном огромным куполом; второй класс обслуживали в две очереди, в 12.30 и 13.30. За обедом велись разговоры о состязании талантов накануне вечером, о последних военных новостях, напечатанных в ежедневной корабельной газете, бюллетене “Кунарда”, а также, разумеется, о том, что корабль идет в самом центре “военной зоны”.

Чарльз Лориэт отправился обедать, как всегда, с Лотропом Уитингтоном; они сели за свой всегдашний столик в салоне первого класса³⁵. Лориэт заметил, что иллюминаторы по обе стороны салона открыты. Он был в этом уверен, говорил Лориэт впоследствии, поскольку в тот на удивление теплый день испытывал тревогу, преследовавшую обоих друзей в течение всего вояжа. Теплая погода позволила стюардам открыть все иллюминаторы в салоне и еще включить большой электрический вентилятор, расположенный прямо напротив столика Лориэта, – получился сквозняк, достаточно сильный, чтобы вызвать раздражение. Так уже случалось, и Лориэт вынужден был попросить стюарда и на сей раз выключить вентилятор.

В остальном трапеза проходила неплохо. Друзья с нетерпением ждали прибытия в Ливерпуль. “Мы хорошо провели время вместе, – писал Лориэт, – и условились встретиться в Лондоне, поскольку его комнаты были недалеко от нашей лондонской конторы”.

Теперь было ясно, что непредвиденно медленный ход “Лузитании” будет стоить Лориэту целого дня работы в Лондоне, но он знал, что уже скоро ему предстоит передавать “Рождественскую песнь” Диккенса и встречаться с дочерью Теккерея, леди Ритчи, чтобы обсудить, какие заметки она напишет к каждому из 118 рисунков, по-прежнему лежащих в обувном ящике в его каюте. Потом он повидается со своими багетными мастерами и переплетчиками; они превратят эти рисунки в товар, который будет стоить куда больше тех жалких 4500 долларов, что он за них заплатил.