Если Ланкмиллер не в курсе, я вполне могу вежливо отказаться, аккуратно выставить ее за дверь сейчас. Но в другой ситуации я бы, наверное, этого не сделала. Я бы капитулировала, почти не сопротивляясь.
– Кику? – осторожно спросила Лис, носом тыкаясь в мою шею и успокаивающе поглаживая бедра кончиками пальцев.
Я нашла ее руки, поднесла их к лицу, падая лбом в ладони.
– Прости, Алисия. Может, как-нибудь в другой раз.
Когда я прекращу разлагаться заживо, как сейчас. Когда этих трещин и разломов станет во мне чуть меньше.
Алисия тихо кивнула, кутая меня в огромное махровое полотенце.
Когда утром следующего дня она пришла, чтобы забрать меня на церемонию, я обнаружила, что почти не могу идти: колени подгибались от липкого, бесшумно подобравшегося страха. Оттого, что я увижу последний раз Элен, неизбежно столкнусь с Ланкмиллером, одетым в черное и оттого, что я буду, пожалуй, не к месту там.
– Людей будет совсем немного, – успокаивала Алисия, помогая мне привести волосы в человеческий вид и застегнуть платье. – И идти далеко не придется. Ты выдержишь. Если плохо станет, скажи.
Мне плохо. Горизонт как будто заваливается по наклонной, утягивая туда, где ничего не осталось, кроме въедливой густой тьмы и холода. Вряд ли я об этом скажу.
Лис спускалась по лестнице следом за мной, что не могло не успокаивать: она поддержит, если я поскользнусь или нога подвернется. Учитывая мою нервозность и заторможенность, такое будет совсем неудивительно. Даже после завтрака силы не восстанавливаются.
Я и предположить не могла, что за радужным обещанием Алисии не идти далеко, кроется определенный нюанс. Эти Ланкмиллеры совсем конченые, кладбище на заднем дворе! Понятно, отчего во всем доме атмосфера такая гнетущая. Кто вообще додумался до такого?
Ежась от порыва ветра, я украдкой подняла глаза, чтобы незаметно осмотреться. Некоторые могилы, особенно те, что были ближе к каменному забору, имели совсем уж покинутый сиротливый вид. Поросшие мхом, раскрошившиеся плиты, забытые имена, изъеденные ржавчиной и временем. На многих из тех, что сохранились лучше, виднелись детские фотографии. Даже при таком количестве наложниц все равно удивительно большое количество детских смертей.
Темный дорогой гранит, когда ты натыкаешься на него взглядом, невольно пробирает дрожь. Это заметная могила, упокоившая бывшего хозяина дома, она выделяется из других. Вестон Ланкмиллер, отец Кэри, рана еще совсем свежая, двухлетней давности. Рядом еще одна плита, куда скромнее и, видимо, старше, но тоже хорошо ухоженная, с надписью «Эмили». Кто это, интересно? И совсем новая могильная плита в общем ряду – Николь.
Наткнувшись на нее взглядом, я невольно вздрогнула и уставилась в землю. Занять внимание здесь оказалась почти нечем – на жутком, продуваемом ветрами дворе мы были почти одни.
– А где другие… наложницы? – осведомилась я опасливо, последнее слово выкашливая из себя чуть ли не силой, но более подходящего не нашлось.
– А ты не знаешь? Кэри почти всех продал, – приглушенно, в тон мне, отозвалась Алисия.
Кэри… что? Так вот чем объясняется эта потусторонняя тишь, эти мрачные пустоши коридоров. Я еще раз обернулась на дом, всматриваясь в темные глазницы окон. В нем теперь жила смерть.
Почему Ланкмиллер вдруг решился на этот шаг? Что им двигало? Как-то неприятно вдруг заныло в груди. В этой «кадровой чистке» наступит и моя очередь?
Вероятно, такой исход миновал меня, только потому что вид я имела до крайности нетоварный. Особенно теперь, когда больше напоминала ходячий труп. Но я неизбежно приду в норму, и тогда, наверное, мучитель вернет меня обратно в «Шоколад», как и обещал. Почему-то это совсем не испугало меня.
Дверь за нашими спинами приоткрылась, и на пороге появился Феликс.
– Алисия, – он склонился, чтобы подарить ей свои дружеские объятия. – И ты здесь, Роуз? – Предвидя щедрость этих приветствий, я поспешила увернуться от него, хоть и была рада встрече.
Но Феликс все равно заметил; платье, пусть и закрытое, полностью скрыть следы первого и пятого ударов не смогло.
– Погоди, что это у тебя? – Лицо у Феликса сразу стало еще более мрачным, его словно подернуло глубокой тенью, и я резко сникла.
Не хотелось бы одним своим видом расстраивать окружающих, да еще и в такой печальный день, как этот.
– Неважно, – во избежание дальнейшего рассматривания пришлось прятаться за Алисию.
Но это мое потерянное «неважно» развеяло для Нейгауза все оставшиеся сомнения.
– Я с ним поговорю, – коротко заявил он, поджимая губы.
– Мне кажется, никому из нас не станет от этого легче, – пробормотала я в ответ.
Нейгауз не успел ничего возразить, потому что двое здоровенных мужчин – могильщики? – спустили со ступенек гроб. Траурной процессии не было, вслед за ними вышли только Кэри и доктор Фолиан. Значит, Ланкмиллер действительно хотел проститься по-тихому, и все.
Гроб поставили возле вырытой уже могилы, давая время собравшимся.
У меня даже сердце екнуло, едва взгляд упал на Элен. Такое спокойное лицо, на котором, кроме бледности, ничего не выдавало смерти.