Мерзкий старикашка

На следующий день, после краткой утренней службы в дворцовой часовне и завтрака, князья, первый десятник Касец, а также пребывающий инкогнито почти что царь Ашшории отправились в корреру, куда уже стекался подогретый ночными празднованиями, переходящими в утренний опохмел, народ. Мы заняли свои места в ложе, зрители расселись на трибунах (было там явно тесновато, так что некоторые лихие головы забрались аж на самую кромку стены корреры и наблюдали за действом на танцовище оттуда), после чего хранитель произнес краткую речь о священном торжестве, верности традициям, доблести плясунов и тому подобном, закончив ее словами: «И мы начинаем танец с быком, ежели будет на то дозволение благородного Хурама, наместника Тампуранка и всего Запоолья!»

Взгляды всех присутствующих обратились к князю с Большой Горы. Тот поднялся со своего места, милостивым взглядом обвел трибуны и провозгласил:

— От имени законного царя всея Ашшории — да начнется состязание!

Трибуны взревели от восторга. Я усмехнулся про себя — прогиб засчитан, хитрец.

Хранитель корреры дал отмашку, и прямо под моей задницей заиграл оркестр, состоящий преимущественно из духовых инструментов, — тут, оказывается, развлечение-то идет с саундтреком. Хотя что за танцы такие, без музыки? Все верно.

Музыканты бодро отработали какой-то коротенький бравурный марш и затихли, а смотритель объявил первого участника. Едва он и его четвероногий противник оказались на танцовище, как вновь ожил оркестр — и это, и последующие выступления сопровождала некая музыкальная импровизация, по звучанию напоминающая фламенко в исполнении муэдзина.

Первые схватки меня почти успокоили. Да, быки довольно крупные, злые, но ничего такого уж сверхъестественно жуткого в них не было. Танцоры дразнили зверей — кто-то для этого плащ использовал, а кто и без дополнительных средств обходился, — изящно уворачивались от бросавшихся на них быков, иные и перепрыгнуть умудрялись, широко раскидывая при том ноги в стороны, как при посадке на шпагат, и рискуя оставить свое хозяйство на кончиках рогов, несильно кололи или рубили спатычами в бока, еще более зля быков, и заканчивали все действо одним выверенным точным ударом, после которого ноги быка подламывались и он падал на арену. Не скажу, что это было просто — иной раз участники проявляли истинные чудеса акробатики, но моему наметанному на различных телешоу глазу было видно, что устоять против профессионалов своего дела у рогатых представителей копытной фауны шансы были весьма иллюзорными.

Что же, Тумил говорил, что он тоже опытный быкоборец, и не верить ему у меня нет никаких оснований. Я почти что расслабился — почти, поскольку зрелище и впрямь оказалось увлекательным, и за происходящим я следил с не меньшим интересом, что и остальные, совершенно потеряв счет времени. И лишь усиливающийся зной (вот из-за него-то представление и началось с самого утра) сигнализировал о скором наступлении полудня.

— А тепе-э-эрь! — проревел смотритель корреры, покуда пара битюгов волоком вытягивала очередную жертву превосходства разума и опыта над грубой силой, а слуги засыпали кровавые пятна на танцовище чистым речным песком. — Гла-а-авный сюрприз сегодняшних танцев с быком! Молодость и благочестие, бросившие вызов мощи и ярости зверя! Встречайте его, последнего на сегодняшнем празднике, но не в мастерстве, послушник из известной своими чудотворцами обители Святого Солнца, Тумил, сын князя Камила из Старой Башни!

По трибунам побежал шепоток, а когда через калитку вышел Тумил, шум перерос в ропот с явными оттенками недовольства. Даже у нас в ложе не все удержались от комментариев.

— Потешным боем, что ли, решил закончить, болван? — громко и довольно непочтительно спросил начальник городской стражи.

Тумил меж тем — босой, как и прочие участники, обошел танцовище под жиденькие приветственные аплодисменты, вернулся к калитке, расстегнул застежку на новеньком щегольском плаще, изящным движением взмахнул им в воздухе, стеля наземь, снял с шеи присланный архипастырем знак Святого Сердца и повесил его на створку. Затем мальчик на миг преклонил колено, коснувшись им своего плаща, и осенил себя знаком Троих Святых — провел кистью руки с загнутыми мизинцем и большим пальцем от пупа до лица, — и вновь вскочил как ни в чем не бывало.

— Трое вознеслись, — машинально отреагировал ритуальной фразой на знак я.

«Отстрелявшиеся» танцоры, а они стояли вдоль ограждения, между трибунами и верхушкой стены арены, переглядывались с недоумением, но юного коллегу поддержали приветственными возгласами, а потом вслед за ним и священный знак повторили, заставив недовольный ропот подутихнуть.

— А против него-о-о… — Мальчик отстегнул от кушака бычий спотыкач и бросил его одному из танцоров, выкрикнув что-то. Тот поймал оружие и кивнул — мол, все ясно. — Зверь, какого еще не знала наша коррера! Черныш!

Взревели трубы, напротив Тумила распахнулись ворота, и на танцовище вылетело… нечто.

Это был даже не бык, а прямо тур какой-то, на фоне которого подросток казался еще более маленьким и тонким, чем на самом деле.