Мерзость

На мне осталась норфолкская куртка, шерстяные брюки и тонкие шелковые перчатки. Все остальное было скомкано и впихнуто в рюкзак. Я зачем-то натянул как можно ниже надетую под мотоциклетный шлем толстую шерстяную шапку, так что она закрыла поднятые на лоб очки. Во время этого восхождения — невероятного — у меня должна быть возможность смотреть вниз и видеть свои ноги. Кислородная маска и очки сужали поле зрения и слишком сильно изолировали меня от этой холодной и ветреной вершины мира. Я не взял с собой ни рюкзак, ни баллон с кислородом, ни маску, ни ледоруб. На спине не должно быть ничего, что могло бы сместить мой центр тяжести. «Кошки» я оставил, поскольку научился доверять им на камне, и это единственное, что мешало мне чувствовать скалу, если не считать усталости, кашля и почти парализующего страха.

— Знаете, — почти небрежно сказал я, поворачиваясь к Дикону и Реджи, — кажется, мне известен способ, как нам всем выбраться из этой заварухи без жертв с обеих сторон.

Реджи и Дикон ждали, удивленно вскинув брови.

— Давайте я выйду с белым флагом, когда появится Зигль со своими парнями, — из-за кашля мне пришлось разделить эту фразу на несколько частей, — и отдам им фотографии… а может, и негативы.

— Comment?[61] — Жан-Клод был явно шокирован и разочарован.

— Но мы отдадим им четыре конверта, а пятый спрячем где-нибудь среди этих камней и трещин. — Я торопился высказать свою мысль… насколько может торопиться человек, когда так мало кислорода поступает в его раздираемые болью легкие. — Понимаете, оставим один комплект себе.

— И вы отдадите немцам негативы? — Лицо Реджи оставалось непроницаемым.

Я пожал плечами — без верхних слоев одежды это было гораздо легче. Но я быстро замерзал.

— Я достаточно хорошо разбираюсь в фотографии и знаю, что из снимков можно получить нечто вроде новых негативов… кажется, их называют «дубликатом». — Я старался сделать вид, что это для меня пустяк, просто пришло в голову. — Тогда Зигль и его головорезы могут решить, что их миссия выполнена, и мы останемся в живых и сможем передать семь фотографий… тому вашему таинственному человеку, парню, который любит чеки и золото. У немцев не будет причины убивать нас, если им действительно нужно… то, за чем они охотились два года подряд.

Дикон покачал головой — как мне показалось, печально.

— Они все равно нас убьют, Джейк. Даже если будут думать, что забрали все фотографии, рисковать они не станут. Вспомни, они убили почти всех наших шерпов, а в прошлом году лорда Персиваля Бромли и австрийского парня. Они не оставят нас в живых, чтобы мы рассказали об этом.

— И бошам не нужна причина, чтобы убивать людей, — прибавил Жан-Клод. — Это у них в крови.

Я кивнул, словно сам пришел к этим выводам. Хотя в конце концов пришел бы… по крайней мере в части того, что сказал Дикон. Мои мысли все еще были заняты разломами, трещинами, камнями, снежными полями и отвесной стеной, которая десятиэтажным домом нависала над нами. И мне все это не нравилось.

— Но использовать эти фотографии… — Я чувствовал, что должен это сказать, даже если эти слова будут последними в моей жизни. Теперь я смотрел на своих четверых товарищей. — Если бы даже они помогли выиграть войну или сохранить мир… хотя в данный момент речь идет лишь о предположении… все равно, использовать эти фотографии, такого рода вещи, шантажировать кого-то… это… я хочу сказать, это не… благородно.

Целую минуту мне отвечал только свист ветра, бьющегося о камни и скальную стену.

— Если немцы вроде герра Зигля и его друзей, — наконец нарушил молчание Дикон, — получат власть, то снова будет война, Джейк. Можешь не сомневаться. А в войне нет ничего благородного. Ничего. Это я точно знаю. Когда приближается война, остатки благородства можно сохранить лишь двумя способами. Либо избежать сражения, в чем, как полагают люди умнее нас с тобой, могут помочь эти грязные, непристойные фотографии, либо — когда дело все-таки дойдет до драки — вести себя по возможности достойно, когда каждую секунду тебя обуревает страх, и делать все, чтобы сохранить жизнь своих людей.

— Что ты и делал все четыре года, Ри-шар. Старался уберечь своих людей. И делаешь теперь, на этой горе.

Дикон хрипло рассмеялся, что стало для меня полной неожиданностью.

— Мой дорогой друг, — сказал он и тронул Жан-Клода за плечо. — Друзья мои. — Он задержал взгляд на каждом из нас. Потом снял очки, чтобы мы видели его серые глаза, и я заметил, что от холодного ветра у него выступили слезы. — Друзья мои, я не смог сохранить жизни людей, которые были под моим началом. Мне не удалось даже уберечь тридцать наших шерпов во время этой мирной экспедиции. В горах за них отвечал я. Большинство из них мертвы. Господи, я не смог даже позаботиться о своей винтовке, не говоря уже о том, чтобы защитить от убийц наших шерпов. Если бы все добрые люди, которых я убил или помог убить на войне, пошли с нами на Эверест, то цепочка протянулась бы от Дарджилинга до этой проклятой вершины.

Он умолк.