Читаем Месье, или Князь Тьмы полностью

Какое-то время, закрывая глаза, он ясно представлял ее. Высокие шнурованные ботинки из кремовой кожи. Длинное, наглухо застегнутое пальто с медными пуговицами, похожее на шинель гвардейца. Белые кожаные перчатки. Синий шарф на шее и шотландский берет на великолепной белокурой головке. Глаза меняют цвет от морского серого до барвинкового, ярко-синего, или мягкого графитового. Эта высокая бледная девушка гуляет по берегу озера и со слезами на глазах читает Амьеля.[142] На предплечье у нее крошечный след прививки, прелестнее любой родинки, Сатклифф так часто целовал его.

Волосы у нее густые и немного вьются, пепельно-светлые, как у черкешенки. Какое-то время они переговаривались глазами, этими биологическими лампочками, которые обо всем могут сказать без слов. Для двух людей с развитой интуицией, язык — препятствие, высокий барьер. Глаза все понимают, а словами лучше скрывать, чем открывать. Как трудно, наверное, быть слепым и — отчаянно влюбленным!


Во сне она скрипит зубами, а когда просыпается на рассвете, то взгляд у нее, будто белый огонь или натриевый свет. Голую и незащищенную коконом я заключал свою куколку в объятия, вытаскивая пустой билет в любовной лотерее. Доктор литературы с бетонными глазами. Учтивая машина психоаналитической говорильни. Бегаю по паркам, как ошпаренный кролик. Жирные двусмысленные зады матерей и колясок. В витринах я нетерпеливо ищу в себе привлекательные черты — но вижу грузного мужчину, явно страдающего геморроем и прячущегося в своем пальто, как утка на дальнем плане картины — в воду. Кто-то рассказал мне о старом художнике, который водрузил череп своей возлюбленной на бархатную подушку и вставил в глазницы драгоценные камни.

Сейчас ночь, глубокая ночь, и мой собственный череп полон серых смурных мыслей.


Как же я ненавижу этот город! Здесь полно негров и раздражительных косоглазых прокаженных. Здесь холодно, как в объятиях деловой жены, и много непроверенных девиц. Город-мертвец; у сумасшедших нет праздников. «Словно из улья выкуренные, чужие жизни с острым жалом».

Один важный вопрос рыдает и стонет во всех остальных: откуда мы пришли? Куда идем?

Я ужасно себя чувствую сегодня, словно я — вставной эпизод между двумя культурами, которые ненавижу. Отклики на новую книгу ругательные или завистливые. Критик — паразит-гельминт в печени литературы.


Перейти на страницу:

Все книги серии Авиньонский квинтет

Себастьян, или Неодолимые страсти
Себастьян, или Неодолимые страсти

«Себастьян, или Неодолимые страсти» (1983) — четвертая книга цикла «Авиньонский квинтет» классика английской литературы Лоренса Даррела (1912–1990). Констанс старается забыть своего египетского возлюбленного. Сам Себастьян тоже в отчаянии. Любовь к Констанс заставила его пересмотреть все жизненные ценности. Чтобы сохранить верность братству гностиков, он уезжает в Александрию…Так же как и прославленный «Александрийский квартет» это, по определению автора, «исследование любви в современном мире».Путешествуя со своими героями в пространстве и времени, Даррел создал поэтичные, увлекательные произведения.Сложные, переплетающиеся сюжеты завораживают читателя, заставляя его с волнением следить за развитием действия.

Лоренс Джордж Даррелл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман