Месье, сделайте мне больно

Пораженный, я посмотрел на него. Что он хотел, чтобы я ему сказал? Что случилось с его женой? Я был не уверен, что он ждал от меня именно этого. Но я тем более не верил, что он пришел, чтобы выложить мне свои соображения о финансовых рынках или поплакаться на семейные раздоры. Его присутствие было подчинено цели, которую мне не удавалось определить, но к которой он обманным путем вел меня, отвлекая внимание обилием слов. Одно, во всяком случае, казалось мне очевидным: этот человек был сумасшедшим. Не в медицинском смысле слова, конечно, и тем не менее сумасшедшим. Это была речь мономана. Неопределенная мания, колеблющаяся между Ольгой и деньгами, без того, чтобы одно по-настоящему пересилило другое.

– Вы из-за этого беспокоитесь? – спросил я, чтобы покончить с его неудержимой болтовней, – Потому что не знаете, что ваша жена…

Телефонный звонок прервал меня. С быстротой, которой я не ожидал, Макс положил руку на трубку, чтобы я ее не взял. Удивленный, я не стал с ним бороться. Я не собирался бросаться на него, чтобы освободить свой телефон. После трех звонков, сработал автоответчик и в приемной раздался голос Шапиро:

– Кажется, сегодня после обеда ты пытался связаться со мной. Секретарь сказал, это срочно. Можешь позвонить мне в комиссариат до полуночи или завтра рано утром, при нормальных обстоятельствах я буду здесь. До скорого. Жильбер.

Монтиньяк, улыбаясь, снял руку с аппарата.

– Ольга сказала, что у вас есть связи в полиции. Это может оказаться полезным, но не стоит злоупотреблять фликами, иначе очень скоро они сами употребят вас. У меня есть некоторый опыт в подобных делах, уверяю вас.

Потом тоном, в котором сквозила угроза, добавил:

– Если вы звоните своему другу из-за Ольги, я дам вам совет: оставьте это и поскорее скажите, где мои деньги.

Я не сразу понял смысл его слов.

– О каких деньгах вы говорите?

Он раздавил свою «Давидофф» в пепельнице на низком столике и одновременно сунул правую руку во внешний карман своего пальто. Я не удивился бы, если бы он достал оттуда пистолет. Но он вытащил салфетку «Клинекс» и шумно высморкался в нее.

– Месье Дюран, – ответил он, убирая «Клинекс» в карман, – вчера Ольга ушла около полудня. Перед этим я устроил ей взбучку, что она обожает. Накануне она снова вернулась в ювелирный Бернштейна, тогда как я ей это запретил. Но я этого ждал. С ней всегда ждешь. Мне следовало бы заглянуть в кабинет, прежде чем дать ей уйти. Но когда я туда пришел, было уже слишком поздно: сейф был открыт. В нем лежало семь миллионов долларов, которые я отложил на всякий случай. Так вот, этих семи миллионов, – повторил он, четко выговаривая каждое слово, чтобы заставить меня почувствовать размер суммы, – там больше не было. Они исчезли. Испарились. Значит, кто-то их взял, не так ли?

Внезапно мне вспомнились слова Ольги на кушетке: «Он думал, – говорила она, – что я украла его…» Сон помешал мне услышать окончание фразы. Что она у него украла? Может, эти самые семь миллионов. Возможно, она мне об этом сказала, но я ничего не запомнил.

– Вы так же, как и я, знаете, кто это сделал. Ольга такая, у нее потребность в воровстве, и успокоить ее может только хорошая трепка. К несчастью, надолго этого не хватает, и она снова принимается за старое. Везде, где она бывает, ей нужно что-нибудь стащить. Даже у вас. Я нашел среди ее вещей предметы, принадлежащие вам. Надеюсь, она вам их вернула. С ней бесполезны предосторожности, никогда не чувствуешь себя в безопасности. Я полагаю, ей не составило труда узнать комбинацию цифр, открывающую мой сейф. И потом, когда она увидела все эти деньги, ей представилась отличная возможность. Только вот семь миллионов – это не ручка «Мон Блан», которую тащат у своего психоаналитика. Она их, скорее всего, где-нибудь спрятала…

Казалось, он заколебался, потом сказал:

– Если она и говорила кому-нибудь об этом, то только вам. Вот почему вы должны мне рассказать все, что знаете.

Тон его голоса слегка изменился, но угроза в нем была от этого едва ли менее ощутимой. «Все в нем жестокость», – говорила Ольга. Достаточно было его увидеть, чтобы убедиться. Его грубость показалась мне еще опаснее, оттого что он сдерживал ее воспитанностью. Я чувствовал, что требовалось совсем немного, чтобы ей вырваться.

– Но я ничего не знаю, – ответил я голосом, которому не хватало твердости. – Ольга ничего мне не сказала. У меня нет ни малейшего понятия о том, где эти деньги.

Он прыжком поднялся на ноги, схватил меня за запястье и окал его настолько сильно, что я закричал от боли.

– Вот что я делаю с Ольгой, когда она норовит мне досадить. Разница состоит в том, что она это любит, а вы, кажется, нет.

Давление на мое запястье усилилось. Боль распространилась по всей руке с такой силой, что я подумал, что он мне ее вывихнул. Я согнулся пополам, безуспешно пытаясь вырваться.

– Если вы попытаетесь хитрить, я как нечего делать сломаю вам руку, – пригрозил он. – Скажите правду, хотите приберечь эти деньги для себя?

– Остановитесь! – завопил я. – Ничего я не хочу приберечь. Что вы хотите, чтобы я вам сказал? Я ничего не знаю.