Месье, сделайте мне больно

Последний пациент ушел около шести вечера. В восемь у меня была назначена встреча с Флоранс. Я покинул кабинет, устроился, как обычно, на канапе в гостиной и включил радио. По «Франс-Мюзик»[34] передавали «Miserere» Аллегри. Это отвлекло меня от Джима Моррисона и Пер-Лашез. «Miserere» было одним из моих любимых произведений. Я любил торжественность его хоров, их настойчивую важность, откуда поднимался, как бы несомый ими, звук «до» верхней октавы абсолютной чистоты. В течение почти двух веков оно исполнялось в Сикстинской капелле. Там постепенно тушили свечи, и темнота, окутывая таинственное пение, придавала ему дополнительную нотку божественности. Несмотря на религиозный характер произведения, я находил эту музыку чрезвычайно чувственной. Она очищала меня от всего, что я перенес в последние дни, и я мог бы слушать ее часами, когда вдруг меня осенила идея. Безумная мысль, которая не понравилась бы моему банку, если бы он узнал. Но в моем положении это немногое бы изменило.

Я выключил радио, поднялся в кабинет, взял двадцать тысяч франков, принадлежавшие Ольге, потом схватил пальто и помчался к своей машине, припаркованной перед лицеем Жак-Декур.

Часом позже я оставил машину на углу улиц Скриба и Обера. Передо мной, построенный из того же камня, что и здания в стиле Хауссманна, высился гордый и кричащий фасад башни. Гигантская вывеска, висевшая над входом, образовала яркое пятно в темноте. На ней было два слова, которые были мне как нельзя более знакомы:

ЮВЕЛИРНЫЙ БЕРНШТЕЙНА

Огромная масса народа толкалась внутри. С приближением праздников в магазине постоянно толпились люди. Щиты, развешанные повсюду, информировали, что магазин открыт до десяти вечера. Наподобие «Тиффани» в Нью-Йорке он был построен по принципу супермаркета, с явным намерением составить конкуренцию ювелирным на Вандомской площади и улице Мира, совсем рядом. В свое время это вызвало хор протестов, особенно у элитарного Вандомского комитета,[35] который, охраняя святыню, опасался, как бы этот вид торговли не нанес ущерб совершенству квартала. На нескольких этажах и километрах отделов были выставлены роскошные драгоценности, в некоторых случаях настоящие произведения ювелирного искусства. Все самые престижные имена представлены здесь: «Ван Клиф amp; Арпель», «Картье», «Мобуссен», «Шоме», «Бушрон». К ним добавлялись известные фирмы по производству и торговле предметами роскоши: «Бом и Мерсье», «Ролекс», «Пьяже» в отделе часов, «Сен-Лоран», «Вуиттон», «Гермес», «Диор» в отделе дорожных принадлежностей и изделий из шелка.

Именно там Ольга Монтиньяк применяла свой талант. Проходя мимо отдела шейных платков, я вспомнил, как она спрятала в них кольцо за тридцать тысяч франков, чтобы вернуться за ним на другой день. Глядя на все эти камеры, открыто установленные чуть не по всему магазину, и это не считая охранников, некоторых легко было узнать по походке мнимых зевак, следовало признать, что у нее не было недостатка в смелости. Но я не собирался совершать паломничество по памятным местам невротички. Один отдел привлек мое внимание.

На витрине лежала великолепная пара сережек в оправе из изумрудов стоимостью двенадцать тысяч франков. Я не колебался и, почти ликуя, попросил продавщицу упаковать их в подарочный пакет. Затем расплатился деньгами Ольги и пошел к выходу.

Уже собираясь покинуть магазин, я вдруг заметил устроившуюся за маленьким столиком Математичку, которая рассматривала драгоценности, большей частью часы, которые ей показывала продавщица. Я глазам своим не поверил. Она пришла сюда на разведку или сразу же решила перейти к часам «Жагер-ЛеКультр» из литого золота? В отличие от Ольги, у нее не было манер женщины, привыкшей к покупкам в роскошных бутиках. Продавщица это понимала и смотрела на нее подозрительно. Она незаметно подала знак мужчине, одетому в темно-синий костюм, вероятно, заведующему отделом, который приблизился в сопровождении другого типа с походкой охранника. Не знаю, видела ли их Математичка, но виду не подала и продолжила интересоваться изделиями, которые ей показывали. Мне было любопытно узнать продолжение этой истории, но я не хотел шпионить за ней. Вероятнее всего, завтра она сама расскажет, что произошло. Если она не придет, это тоже послужит знаком.

На улице я перестал думать о ней.

Несмотря на холод, было много народа. Оставалось несколько дней до праздников, люди толкались перед входом в кинотеатры и рестораны или спешили сделать последние покупки. У меня еще оставалось пятнадцать минут до встречи с Флоранс «Гран-кафе Капуцинов» было недалеко, я мог добраться туда пешком.

Я не стал торопиться. Не то чтобы я хорошо чувствовал себя среди этой толпы, но, вероятно, потому, что израсходовал больше, чем предполагал, я думал о семи миллионах, спрятанных Ольгой. Учитывая мое финансовое положение, эти деньги пришлись бы как нельзя кстати. По мнению Шапиро, с ними стоило попрощаться. Может, он прав? Занятый этими размышлениями, я и не заметил, как дошел.

10