Мешают ли джинсы спасению. Опыт современной апологетики

Поэтому, как мне кажется, даже в понятии «справедливая» война (т. е. война оборонительная, а не захватническая) тоже есть некоторая относительность. Конечно, Церковь всегда молилась и будет молиться о тех, кто отправляется в места боевых действий исполнять свой воинский долг. Но не потому, что Церковь благословляет или освящает те или иные боевые действия, а потому, что она заботится о своих людях, которых могут убить. Так, например, во время русско-японской войны 1905 года православные в Японии молились о «властях и воинстве» своей страны, а не православной России, то есть о победе японской императорской армии над армией россиян. Этот пример, на мой взгляд, довольно наглядно демонстрирует относительность любой человеческой правды, а также указывает на невозможность такого понятия, как «православная» война.

В качестве резюме хотелось бы привести слова православного священника – протоиерея Василия Зеньковского: «Церковь не замалчивает, а, наоборот, уясняет и заостряет в сознании коренную двусмысленность в мире, в истории – в том числе и в войне; она идет туда, где царит эта двусмысленность, чтобы усилить добро, чтобы извлечь его из трагедии. Отрицание войны, запрещение участия в ней (а одно неблагословение на участие в ней означало бы для христианина запрещение) означало бы уход из мира. В трезвом сознании этого и заключается мудрость Церкви, со скорбью следящей всегда за тем, как властвует мир над нами, но не оставляющей нас никогда без своей помощи.

Русские традиции

В истории отечественной культуры связь армии и Церкви можно назвать одной из древнейших традиций. Эта традиция предполагает «активное взаимодействие Церкви и армии, целенаправленное воспитание военнослужащих в духе христолюбивого воинства и приобщении их к сознанию высоты и ответственности своего призвания»¹⁰⁰. Идеалом русского воина всегда был воин-освободитель, воин-защитник. Образы святых и воинов тесно переплетены как в российской истории, так и в отечественном фольклоре. С одной стороны, около половины всех мужчин в русских житиях святых – воины (один из самых известных – великий князь Александр Невский, принявший монашескую схиму с именем Алексий). С другой стороны – прототипом былинного богатыря Ильи Муромца, персонифицировавшего образ Руси, явился реально существовавший человек (печерский монах Илья Муромец, живший в XII веке).

Замечательной иллюстрацией православного отношения к войне может послужить история с благословением преподобным Сергием Радонежским князя Дмитрия Донского на знаменитую Куликовскую битву. Согласно житийному повествованию, перед тем как выступить навстречу хану Мамаю, князь Дмитрий отправляется в Троицкую лавру к игумену Сергию.

Игумен не сразу благословляет князя на битву, а сначала спрашивает, пробовал ли тот «почтить дарами и честью (!) злочестивого Мамая». И только получив ответ, что князь использовал все возможные способы умиротворения воинственного хана, который, несмотря ни на что, остался непреклонен, преподобный Сергий благословляет князя на битву.

Более того, по просьбе Дмитрия игумен дает ему в помощь двух своих монахов, Александра Пересвета и Андрея Ослябю, бывших бояр, известных своим воинским искусством во время жизни в миру. По преданию, игумен приказывает монахам вместо воинских лат и шлемов надеть на себя монашеские схимы, украшенные изображением креста. Перед самой битвой в стане русских воинов появляется инок Нектарий, посланный с другими монахами преподобным Сергием, чтобы духовно укрепить князя и дружину перед битвой¹⁰¹.

Связь Церкви и армии, постоянно присутствующее в жизни последней духовное руководство не являются особенностью средневековой Руси. Даже петровские реформы, сломавшие во многом традиционный жизненный уклад и превратившие Церковь в одно из государственных министерств, ничего принципиально не меняют в этом вопросе. Русская история после Петра знает блестящих, выдающихся полководцев, которые были ревностными христианами. Глубоко верующими людьми являлись самые прославленные российские полководцы: А.В. Суворов и М.И. Кутузов.

В советское время в книгах, посвященных полководческому гению Суворова, всячески подчеркивались его искренний патриотизм и любовь к Родине, особое отношение к солдатам, любовь и забота о каждом воине. При этом нигде и никогда по понятным причинам не упоминалось о духовно-нравственной основе такого отношения – глубокой религиозности великого русского стратега. Для современников Суворова его укорененность в Православии не была ни секретом, ни неожиданностью. Дореволюционные биографические произведения, а также воспоминания современников создают образ глубоко верующего человека, благочестивая жизнь которого не позволяла усомниться в искренности его религиозного рвения. Распорядок дня Суворова непременно включал в себя