Мещанство 18.01.2008

От Дон Жуана и от Дон Кихота

В нем что-то есть.

Неправедно гоним

Он соотечественниками теми

Кто, не сумевши разобраться

в теме,

Зрит ненависть

к народностям иным.

Кишинев. 18 февраля 1934 г.

О Шульгине Северянин знал не понаслышке: в январе 1931 года в Югославии они вместе гостили в окрестностях Дубровника, на вилле «Флора мира». Гостеприимным хозяином был Александр Владимирович Сливинский, бывший полковник Генерального штаба, начальник штаба гетмана Скоропадского. Позже, в 1934 г., Северянин с женой навестили дом Шульгина в Белграде.

Василий Витальевич Шульгин прожил долгую и сложную жизнь - почти столетие! Он родился 13 января 1878 года в Киеве, а скончался 15 февраля 1976 года во Владимире. Событий на его веку было предостаточно. Известный общественный деятель, член Государственной Думы, убежденный монархист, Шульгин стал очевидцем крушения империи: 2 марта 1917 года он во Пскове принимал отречение Николая Второго. Затем, будучи одним из создателей Добровольческой армии, Шульгин испытал всю боль поражения. По-видимому, Северянин что-то знал и о том, что идеологический противник советской власти Шульгин в 1920-е годы дважды нелегально приезжал в СССР («И, осторожный, шутит он с огнем…»). Широко известен был антисемитизм Шульгина, нашедший обоснование в его работе «Что нам в них не нравится» (см. последнюю строфу сонета).

Приближаясь к своему шестидесятилетию, Шульгин отошел от политической деятельности, но политика настигла его. В 1944 году он был арестован советскими следственными органами в Сремских Карловцах, в Югославии, где жил с 1930-х годов. По обвинению в контрреволюционной деятельности Шульгин был приговорен к 12 годам лишения свободы и отбыл, несмотря на преклонный возраст, весь срок во Владимирском централе. Северянин, скончавшийся в декабре 1941 года, не мог и предположить столь «фантастического» сюжета: находясь в тюрьме, Шульгин вспоминает о своих встречах и разговорах с «Северянами» (так по литературному псевдониму он называл Игоря Васильевича Лотарева и его жену Фелиссу).

Приводимые ниже записи извлечены из Тетради № 3 и относятся к январю 1951 года. На предыдущих страницах рассказано о встречах с Волошиным в Коктебеле, о концертах Шаляпина, о знакомстве с Алексеем Толстым. Общение с «Северянами» описано значительно подробнее и теплее. Круг людей искусства был довольно далек от Шульгина, но он бережно фиксирует то, что сохранилось в памяти, - а ему исполняется 73 года… К тому же Шульгин получал ограниченное количество бумаги, поэтому не мог редактировать или переписывать изложенное, и, видимо, его дневник просматривался тюремным начальством. Однако, несмотря на неподходящие для сочинительства условия, воспоминания Шульгина сохраняют непосредственность и достоверность живого рассказа, что, как мне кажется, не может не увлечь современного читателя.

Вера Терёхина

7. 1. 1951

В гостиной вдруг появился Северянин с женой. Их пригласили погостить под вишнями и сливами. Так же как и меня. Они совершали турне по Югославии. Давали в разных городах и городках «концерты», то есть читали стихи. Она ведь тоже была певчая птичка, поэтесса. И вперемежку с мужем читала свои стихи. Русские стихи, хотя она была родом эстонка.

***

Пленительность эстонки;

Глубины, что без дна;

И чувства, что так тонки;

И долгая весна.

Блажен ваш друг, Фелисса!

У хладных финских скал

Он солнце отыскал.

Мечты, мечты… сбылися!

И эти неуклюжие стихи попали в «Дубровичке Дивертишки».

***

Но когда я духовным взором оглядывал супругов Северян, всегда где-то звучало:

До гроба твоя Перикола,

Но больше страдать не хочу!

Ее звали Фелисса, что значит «счастливая». Не знаю, можно ли было назвать их союз счастливым. Для него она, действительно, была солнцем. Но он казался ли звездой? Может быть когда-то раньше. Теперь миндальный цвет опадал и гаснул. «…»

***

По внешности они очень подходили друг к другу, так как являлись полнейшим контрастом. Она была льняная блондинка с гладко зачесанными волосами. Красивой ее нельзя было назвать, но она была изящна. И иностранный акцент, от которого она не могла освободиться, не делал ее смешной; он скорее придавал ей некоторую изысканность. Она была хорошего роста, стройная, в стиле Ибсена. Он? Северянин? В его внешности не было ни одной северной черты. Как есть южанин! Загадочные эти русские люди. Его настоящая фамилия, кажется, была Четвериков.

Он был высокий, худой, очень смуглый. На голове черная грива. Вот тебе и северянин! Голос у него был глуховатый, но достаточно сильный, звучавший и в большой зале. Он читал свои стихи хорошо, в своей собственной манере. И это было странно, потому что к его музе более подходили бы другой голос и другой выговор. Несомненно, что-то южное было в нем, но какой расы? Еврейская кровь? Нет, какая-то другая, а какая, не подберу. Четвериков? Ему больше подходила бы какая-нибудь экзотика. И некоторая «изящная» развязность была бы к лицу поэту, сказавшему о себе:

Я повсеместно обэкранен…