Мешок с неприятностями

После всего, что видела и слышала в последние часы, этого парня с его игрушкой я уже не могла воспринимать серьезно. Поэтому я и не подумала вставать, а просто вытерла нос рукавом и ответила вопросом на вопрос:

— Фээсбэ?

На мою наглость маска отреагировала более чем странно. Она опустила автомат, приблизилась вплотную и заглянула мне в лицо, бесцеремонно приподняв его за подбородок.

— Вы… оттуда? — Человек с ружьем неопределенно кивнул куда-то мне за спину — Вы Иванова, да?

— Мне хотелось бы ответить утвердительно, но сейчас я в этом не уверена.

— Нет, вы в самом деле Татьяна Иванова? Заложница из «Башни»? Живая?!

— Иванова, Иванова! Только жизнью я обязана совсем не вам, мои дорогие коллеги из ФСБ! Вас только за смертью посылать…

— Да какое там ФСБ, е-ка-лэ-мэ-нэ…

Парень содрал с себя маску Под ней обнаружилось совсем мальчишеское незнакомое лицо, на котором удивление было перемешано с радостным возбуждением.

— Но как же это вы, а? Е-мое! Капитан обалдеет, когда я вас приведу. Он ведь только из-за вас штурм откладывал, не хотел рисковать. Троих охранников за воротами ребята скрутили, но они ничего про вас не знали — живая или нет. Сказали только, что здесь вы, в подвале. И наш капитан…

— Погоди, какой еще капитан? А где Кедров, разве он не здесь?

— Кедров? — Оперативник вытаращил глаза. — Такого не знаю. Операцией руководит капитан Папазян из УВД.

— Е-пэ-рэ-сэ-тэ!.. — только и смогла выговорить я.

ЭПИЛОГ Два дня спустя

Я открыла глаза. Черт возьми, до чего же все-таки хорошо! Чисто, светло, цветы на тумбочке… И отчего это я раньше терпеть не могла больницы?

Впрочем, знаю отчего. Одно дело — угодить сюда из мирной, нормальной жизни, после привычной домашней обстановки вдруг оказаться наедине с тяжелой болезнью. И совсем другое — попасть в больничную палату с передовой или из вражеского плена. Тогда даже казенная забота медиков, отдающая запахом лекарств, покажется настоящим раем на земле. Тем более — если руки-ноги у тебя на месте, голова и живот без дырок и надо всего лишь восстановиться после перенесенного шока и залечить примочками несколько ушибов и ссадин.

В голове, затуманенной лечебным сном, мысли и воспоминания ворочались лениво, словно жирные карпы в пруду. До того, пока я не выбралась из подземного хода на волю, я помнила отчетливо каждую мелочь. А после… Память выдавала какие-то размытые кадры. Гарик Хачатурович, хохочущий сквозь причудливую русско-армянскую ругань. Я вырываюсь из его лап, сдавивших меня до комариного писка, и лепечу что-то про мешки с сахаром, рынок «Южный» и Славика Парамонова. Приемный покой, люди в белых халатах, шприцы и капельницы. Встревоженные лица родственников, нечеткие, но бесконечно милые. Фарид Тагиров с огромным букетом роз — кажется, вот этих самых, что стоят сейчас у изголовья и пахнут. Помню, он все ловил мою руку и твердил про какой-то чек, а я глупо улыбалась, ничегошеньки не понимая: так безумно хотелось спать…

Спать все еще хотелось, однако этим мои желания теперь уже не ограничивались. Жизнь уже вернулась в мое тело, хотя еще не совсем окрепла, а вместе с ее инстинктами и потребностями возвращались профессиональный инстинкт и потребность в информации. Чем закончился штурм «Башни»? Удалось ли задержать этого подонка Акмерханова и его «посылку» в Чечню?

Где теперь Альбертик Кравчук, так бесславно лишившийся своей «правой руки»? И если б только ее… Господи! А бомба-то, бомба! О ней я совсем забыла, а ведь это главное! Сколько же времени я тут валяюсь?

Я даже привскочила на кровати, но от резкого движения закружилась голова, привыкшая к горизонтальному положению тела, и я была вынуждена снова опустить ее на подушку.

— Кажется, она еще спит, — услышала я за чуть приоткрытой дверью голос лечащего врача. — Впрочем, если и так, разрешаю вам ее разбудить: уже пора.

Только недолго, больная еще слаба.

— Не беспокойтесь, доктор, — шепотом ответил мужчина, чей голос я не узнала.

Каблучки докторши застучали по коридору. Дверь скрипнула, и я зажмурилась, на всякий случай притворившись спящей. Разумеется, зажмурилась неплотно: сквозь густые ресницы мне прекрасно был виден вход в палату.

— Что же ты стоишь столбом, капитан? Голова застряла, что ли?

— Виноват, товарищ начальник из ФСБ. Только после вас! Но глядите сами не застряньте: бока у вас что-то того… широковаты.

— Ох, договоришься ты у меня, капитан!

Еще не видя посетителей — судя по всему, у них там происходило то же, что у Чичикова с Маниловым, — я не верила своим ушам. Может, сон все еще длится? Но это и правда были они — два моих самых лучших и самых верных друга. Те, с кем до сих пор я дружила только порознь и кого никогда не видела вместе.

Они ввалились в палату одновременно — лысеющий крепыш Кедров, и в самом деле заметно потяжелевший со времени появления персональной «Волги», и поджарый дылда Папазян, неуклюже приглаживающий пятерней буйные черные вихры. В сочетании с белыми халатами, так странно на них сидевшими, картинка была еще та!

— Спит, — шепотом констатировал Сергей Палыч и неуверенно позвал:

— Татка!