Месяц Аркашон

— Ага, рассеется, — зловеще хмыкнул Рыбак, но развивать тему не стал, выпил рому и спросил:

— А как твоя лошадь?

— Я не сразу понял, что речь идет о Женщине-с-большими-ногами.

— Уложила тебя в постель уже? — уточнил вопрос Рыбак.

— Рыбак, я и вломить могу, — на сей раз я решил не миндальничать. — Это ведь не твое дело, правда?

— Ага, не мое, — ухмыльнулся Рыбак и вновь обратился к рому.

— Пьер, может быть, вам на Дюне выступить? — спросил я. — Не на песке, а там, внизу. Вот где туристов прорва.

— Идея! — Пьер расплылся. — Правда, Попка?

Он ее, конечно, не так назвал, а по имени.

— Ништяк, — кивнула Попка. — Только можно и на песке. Мушкетерам короля — все ля-ля…

— А там выступают? На песке? — спросил я.

— Завтра поеду узнаю, — лицо Пьера прямо загорелось энтузиазмом. — Интересно — на песке. На барабане не покатаешься, зато…

— А чего бы тебе не языком чесать, а вместе с ними на Дюне не выступить? — снова наехал на меня Рыбак.

— Мне? Я как-то не готов сейчас к публичным акциям… Хотите, я перед вами выступлю?

«О-о-о», — захлопала в ладоши Пухлая Попка. Мрачный Рыбак — и тот заинтересовался.

— Дак где? — спросил Пьер. — Тут негде.

— На перекрестке Отрицания, — сказала Попка.

— Где? — спросили мы с Рыбаком.

— Одна минута ходьбы, — деловито сообщила Попка и немедленно стала собираться. Все мы за ней без прекословий встали, через полминуты были на улице (мы с Рыбаком успели глотнуть рому), а еще через 30 секунд были на месте.

Какое-то время мы с Рыбаком молча изучали перекресток Отрицания. Переходили с Юга на Восток, с Запада на Север. Перекресток Отрицания был несколько побольше, скажем, хулахупа, но, с другой стороны, из самодвижущихся транспортных средств здесь смог бы осуществить разворот только обрубок смарт. На этом ничтожнейшем клочке нашего сомнительного Шара стояло семь дорожных знаков. Шесть из них были «кирпичами»: по два на Юге и на Востоке и по одному на Западе и на Севере. Еще один — на Западе — запрещал левый поворот.

— А движение-то тут есть? — спросил Рыбак.

— Ленивое, — сказала Попка.

— И что же мне вам станцевать в этом… — не смог я подобрать слово… Хотел сказать «лабиринте», но какой же это лабиринт? Никуда нельзя.

— А кита, — сказала Попка.

— Кита?

— Кита-убийцу из фильма «Моби Дик». Как убивают кита-убийцу.

И я станцевал кита-убийцу, которого убивают. Семь отрицательных знаков отрицали меня. Семь гарпунов исполнили на мне гамму смерти. Я не смог перерубить хвостом чертов корабль. Будто семь безжалостных кулаков пасовали меня друг другу по кругу, как подушку, пока я не шлепнулся в центр перекрестка, как в центр мишени. Тело дернулось в конвульсиях семь раз. Растоптанное Мужскими Шагами, оно закалилось сегодня в кресле виллы «Эдельвейс». Оно колотилось об асфальт, как рыба об лед, подпрыгнув пару раз сантиметров на тридцать — и хоть бы хны.

По переулку к нам мчался мотоциклист-хулиган (дежурное развлечение туземных балбесов: громко тарахтя, пронестись ночью мимо спящих окон земляков). Мне пришлось оперативным ползком очистить перекресток Отрицания.

Попка кричала «йес», прошлась колесом, Пьер улыбался и аплодировал. Даже Рыбак процедил снисходительное «оригинально». Хэнди спел Моцарта.

— Высылаю за тобой машину? — спросила Фея.

— Уже? — спросил я.

— Через 5 минут начнется завтра, — ответила Женщина-кенгуру.