Месяц за Рубиконом

– Вы осторожны, – кивнул Продавец. – У нас будет копия. Но если мы попытаемся ее дублировать, то получим безмысленное шевелящееся тело и прозрачный органический кристалл. Разум не дублируется, Максим. Смыслы тоже. Это все упростило бы, поверьте, и для людей, и для тех, кто стремится к сингулярности… Но это невозможно.

Я подумал, что это немного успокаивает. Будто мы действительно уснем и проснемся на Земле.

– Наверно, поочередно, – сказал я, глядя на куб. – Или заберемся вместе, Викентий?

Вик положил тяжелую руку мне на плечо.

– Максим… Не обижайся.

Я понял. Но не хотел соглашаться. Замотал головой, глядя на него.

– Викентий, ты вернешься на Землю. Ты станешь человеком!

– Я же не деревянный Пиноккио, мечтающий стать живым мальчиком, – рассудительно сказал Вик. – Когда-то я был мальчиком, больным, я даже думать толком не умел. А потом меня отдали в Гнездо. И мальчик исчез навсегда. Я – Измененный. Я стража. Я жил в Гнезде, учился на Саельме, попал сюда и скрывался вместе с Ди. Меня учили, а у нас учат не так, как в школе. В мыслях моих я старше, чем ты, Максим.

– Но твой отец…

– Мне очень жалко, что он погиб, – сказал Вик. – На самом деле мой отец был хороший, он плакал, глядя на меня. Знаешь, будь он жив, я бы вернулся. Чтобы его порадовать.

Он осторожно, неуверенно улыбнулся.

– Стал бы мальчиком, ходил в школу. Учился только на пятерки. Чтоб он был рад. Только я бы притворялся, Максим. Может быть, я вернусь, может быть, даже стану человеком. Но не так. Не сейчас.

– И что станешь делать? – спросил я. – Ты ведь мятежник!

– Я стража, – ответил Вик. – Я выполнял приказы локального тактика. Потом – коменданта. У меня не было права не подчиниться. Ты уйдешь, а я приду на пост. Сдамся и все расскажу.

– Тебя накажут…

– Как? Пошлют на войну? Я для этого создан. Посадят в тюрьму? Даже не знаю, есть ли у нас тюрьмы.

Он был прав, наверное. Я стоял, пытался подобрать какие-то доводы, чтоб они его убедили. А потом понял, что ищу доводы, которые убедят меня самого.

Это ведь было странно и неправильно: встретить сына Виталия в чужом мире, случайно найти его среди десятков миллионов Измененных…

И узнать, что он не нуждается в спасении.

Или, быть может, как раз это и было правильным? Убедиться, что не всех и не всегда надо спасать. Не держать в памяти груз незаконченного дела. Понять, что у каждого своя судьба.

– Я рад, что ты живой, Вик, – сказал я. – Может быть, мы еще увидимся?

– Может быть, – согласился он. – Не переживай за меня.

Я обнял Викентия. Он был на голову меня выше, одновременно ребенок и тренированный солдат, он видел смысл своей жизни… а я? Кем я был на самом-то деле, помимо фермионов и бозонов, из которых состоит вещество моего тела? В чем заключался мой смысл?

Мне казалось, что я это понимаю.

Но этот смысл лежал очень далеко от смысла Вика.

Нам действительно было не по пути.

– Удачи тебе, парень, – сказал я.

– Очень трогательно, – произнес Продавец. – Но я попрошу вас поторопиться. Возле Лавки уже собралась маленькая очередь, а работа не ждет.

Я кивнул и подошел к кубу. Спросил:

– Не надо раздеваться?

– Только если вам приятнее путешествовать нагишом, – ответил Продавец. – Не беспокойтесь. Уж если мы не перепутаем ни единый нейрон в вашем мозге, то комбинезон от кожи как-нибудь отличим. Верно?

Я вздохнул и, зачем-то пригнувшись, шагнул в прозрачный куб. Да, конечно, мы бы вполне поместились здесь с Викентием…

– Ты точно остаешься? – спросил я.

Вместо ответа он поднял руку, прощаясь со мной.

Присев на пол стеклянного куба, будто бегун в стойке перед стартом, я посмотрел на Продавца. Попросил:

– Может быть, вы посчитаете? От пяти до одного? Чтобы я понимал, когда…

Продавец закрыл дверцу куба (никаких петель, конечно, просто стекло гнулось по ребру), края дверцы словно бы срослись со стенками.

– Как хотите, – сказал Продавец. Голос его теперь раздавался глухо. Никакого дурацкого акцента-заикания, значит, и впрямь дурака валял, бидон на ножках. – Мне не сложно. Пять…

Я понял, что никаких пультов, кнопок, рычагов ему не требуется. И правда, зачем? Он же киборг, сам себе компьютер. Подумал – и сделал.

– Четыре…

Я закрыл глаза.

– Три…

Удар! Толчок в подошвы, подбросивший меня вверх.

Боль в затылке и спине.

Это называется «вы ничего не почувствуете»?

Я привстал, мотая головой и озираясь.

Лавка Продавца пылала.

Часть крыши и одна стена исчезли, будто срезанные наискось гигантским лезвием. Продавец слабо шевелился на полу, заваленный обломками стены, похожими на осколки разбитой керамики. Порванная одежда была запачкана густой синей жидкостью. Он медленно поднимался, раздвигая части стены удлинившимися руками, голова свернута набок и, кажется, сплющена. Стеклянный куб уцелел, но его присыпало мелкой сероватой крошкой.

Вик стоял рядом, дергая стеклянную дверь куба. То ли он был настороже и успел среагировать, то ли страже просто повезло.

Я ударил по стеклу изнутри – и дверь распахнулась. Озираясь, я вышел из куба.

– Уходим! – Вик схватил меня за руку.

В ушах звенело, я едва слышал его голос. Вряд ли сотрясение, но все же удар по Лавке даром для меня не прошел…