Месма (СИ)

 Прохор Михайлович окинул неожиданный подарок тяжелым взглядом, затем перевел этот взгляд на лейтенанта. Мастер оказался в непростом положении: отказываться от такой платы среди царившего кругом голода было крайне рискованно – очень легко вызвать подозрение. А оно ему надо? А если принять тушенку – тогда надо делать снимок. Сказать, что аппаратура не в порядке? Можно, конечно, однако несомненно, что офицер наделен напористым характером и представляет собой человека, привыкшего идти напролом; он может затеять спор, может выразить стойкое желание самому убедиться в неисправности аппаратуры, начнется базар – а ведь Прохору Михайловичу  это совершенно не нужно! Ему нужно поскорее выпроводить незваного посетителя – да так, чтобы он больше не возвращался! Мгновенно оценив ситуацию, мастер сделал шаг назад.

    - Ну входите уж, коли пришли…

    - Вот спасибо! – улыбнулся лейтенант, переступая порог и плотно прикрывая за собой дверь.

   Прохор Михайлович заторопился к своему аппарату. В конце концов, у него ведь все готово к процессу фотосъемки! Ничего страшного. Сейчас он сфотографирует этого настойчивого офицера, выпроводит его, и пускай себе отправляется куда ему надо. А там и Августа придет… Наверное, минут пятнадцать у него в запасе точно есть.

    Фотомастер подошел к своей треноге, лейтенант Гущин следовал за ним по пятам, на ходу рассказывая свою историю:

   - Мне на фронт возвращаться, понимаете? Поезд в час ночи… Времени в обрез, я вас не задержу! Баночку-то… возьмите в качестве платы, пожалуйста!

    - Поставьте на стол, - угрюмо сказал Прохор Михайлович. – А если времени у вас так мало, с чего это вам фотографироваться вдруг приспичило?

 - Ну как же? – отозвался Гущин. – У меня в этом городе невеста, знаете ли…

 А я на фронт еду! Кто знает, вернусь ли? Ну и попросила она меня непременно сфотографироваться… На память и на счастье! Я тут к ней всего на трое суток заехал! А сегодня она меня провожает и вдруг говорит:

 «Знаешь, Федя: сфотографируйся для меня! Ты уедешь, а я на твое лицо смотреть буду и молиться за тебя! Может, от этого моего взгляда любящего тебя на фронте и пуля минует, и снаряд не достанет!» А я ей говорю: «Милая, да ведь мне прямиком на вокзал сейчас бежать! Где ж я сфотографируюсь-то?» Так верите ли, невестушка-то моя прямо лицом изменилась! Посмурнела вся…

    Ну, и обещал я ей где-нибудь по дороге сняться при первой же возможности! И фотку свою по почте выслать… Так она обрадовалась – вы бы только видели! Прямо расцвела вся… Ну вот! А тут иду я на вокзал – немного раньше вышел, чтобы не опоздать – ведь эшелон ждать не будет, а на вокзале вашем он на пять минут останавливается всего! Иду мимо дома вашего – гляжу, написано «Фотография»! Стрелка-указатель во дворик ваш показывает… Вот, думаю, повезло так повезло! Ну, я сразу и к вам сюда…

    Молодой офицер был радостно возбужден и говорил охотно и много.

    Прохор Михайлович бесцеремонно прервал его излияния:

    - Вон берите стул и садитесь перед занавеской…

    Фотограф вдруг осекся: он только сейчас увидел, что занавес, создающий фон, был отодвинут, открывая взору неурочного гостя дверь, из которой должна была появиться Августа с приведенным ею подростком. В любую минуту! Ведь она была уверена, что Прохор Михайлович в такой поздний час пребывает в одиночестве и ждет лишь ее прихода. Из своего подвального окна она никак не могла видеть, что в фотоателье кто-то пришел, а подать ей какой-нибудь знак он не мог…

    Буркнув себе под нос какое-то ругательство, Прохор Михайлович суетливо подскочил к занавеси и резко задернул ее, затем заботливо расправил вертикальные тканевые складки, чтобы фон был предельно ровным.

    - О, я смотрю, у вас тут еще какая-то дверь? – с интересом заметил Гущин.

    - Да, - весьма нехотя ответил фотомастер. – Это старая дверь, она осталась еще с тех времен, когда у дома были хозяева.

    - И куда она ведет? – спросил офицер.

    Прохор Михайлович взглянул на Гущина крайне недружелюбно.

    - Во тьму она ведет, товарищ лейтенант, понимаете? – ответил он резко.

 Прохор Михайлович и без того был в страшном напряжении, а этот офицер – мало того, что заявился так не вовремя, так еще начал задавать неудобные вопросы! И он совершенно не обязан на них отвечать…

 - Извините, конечно, но я ведь просто спросил… - произнес Гущин с недоумением в голосе. – Вижу, вот за занавеской дверь…

   - А я вам просто ответил! – нелюбезно воскликнул Прохор Михайлович. – Дверь как дверь, ею давно не пользуются, и она вообще заколочена, ясно? Так что умерьте ваше неуместное любопытство… будьте так добры!

   - Ну хорошо, хорошо… - примирительно отозвался лейтенант, приподнимая обе ладони, будто собирался сдаваться. – Я больше ни о чем не спрашиваю… Говорите, что я должен делать!

   - Я вам, кажется, уже сказал: берите стул и садитесь перед занавесом! Вам не мешает включить свое внимание, лейтенант, если хотите, чтобы снимок понравился вашей невесте. Это, надеюсь, понятно?

   - Понятно! – по-военному четко отвечал Федор Гущин. – Уже сел…