Месма

- А мне плевать, о чем ты хочешь говорить, понял? — Антонина наконец справилась с дверью, отперев замок, но приоткрыла дверь очень умеренно, чтобы высокий и крепкий парень не мог бы вломиться в квартиру вместе с ней. Однако Влад демонстративно не делал никаких резких движений.

- Вам плевать на то, что происходит с вашей дочерью? — спросил Влад с искренним недоумением.

- А это не твое собачье дело! — прорычала в ответ Антонина. — Вон пошел, говорю!..

Она просочилась в приоткрытую дверь, прихватив за собой волоком сразу обе сумки. В следующую секунду дверь с грохотом захлопнулась перед его носом.

«Вот ненормальная! — подумал Влад. — Настоящая психопатка…»

Он постоял немного перед запертой дверью в тяжком раздумье. Ощущение было такое, будто на него выплеснули ведро помоев.

«Ну погоди же, — сказал он сам себе. — Ты тетка, видно, упрямая, но я еще упрямее!»

Он нажал кнопку звонка и не отпускал до тех пор, пока из-за двери не раздался заполошный вопль:

— Хватит!!! Я все равно не открою! Пошел на х…!

Влад убрал руку от звонка. Наступила тишина, но он чувствовал, что женщина притаилась за дверью и прислушивается. Тогда он сказал вполголоса:

— Послушайте… мне и вправду надо поговорить с вами! Меня к вам матушка Самсониха прислала, понимаете?..Вы меня слышите?

Последовала долгая пауза, затем заскворчал открываемый замок, и дверь неожиданно распахнулась. Галина мать предстала перед ним с всклокоченными волосами и широко раскрытыми глазами. Губы ее мелко дрожали, как будто она вот-вот готова была разрыдаться.

— Что ты сказал? — спросила она растерянно. — Ты был у Самсонихи?

— Да, — ответил Влад. — И она велела мне к вам прийти…

— Заходи… — тихо сказала женщина, без колебаний пропуская его в прихожую.

Влад зашел в полутемное помещение, плавно переходящее в коридор, ведущий на кухню. У него возникло ощущение, что свет здесь вообще никогда не зажигается.

— Проходи на кухню, — сказала Антонина. — В комнате у меня не прибрано…

«Мне-то какая разница?» — подумал Влад. Войдя на кухню, он присел возле стола, застеленного узорчатой клеенкой. Антонина плотно закрыла входную дверь и пришла вслед за ним.

- А что же ты сразу не сказал, что был у Самсонихи? — спросила она, глядя на него теперь уже с явным интересом.

- Извините, конечно, — ответил Влад, — но вы мне рта открыть не давали, только я пикну — сразу «пошел прочь»… даже матом на меня ругались.

- Ну ты прости меня, милок… — Антонина присела рядом с ним, явно смущенная. — Прости… Извелась, измаялась я… Сил никаких уже нет. Ну говори, что сказать-то хотел.

- Да что сказать, — ответил Влад. — По всему выходит, что мне больше слушать вас надо, а не вам меня! Я-то всего лишь дочке вашей помочь хочу. Потому и приехал.

- А ты сам-то кем моей Галке приходишься? — спросила мамаша. — Она про тебя никогда не говорила, ничего о тебе не писала… Ты ей кто?

- Друг, — коротко ответил Влад.

- Друг… — женщина отвела взгляд. — Теперь это так называется, да? Ну ладно… Так ты к Самсонихе зачем ездил?

- Спрашивал, как можно Гале помочь. Иногда… ведет она себя странно и непредсказуемо.

- Это как? — Антонина настороженно взглянула на гостя, как человек, желающий что-то узнать, но не решающийся спросить.

- Как? — Влад задумчиво устремил взгляд в окно. — Опасной делается ваша Галя время от времени. Не знаешь, чего от нее можно ожидать. На людей как-то необычно влияет… Иногда мне кажется, что она меня запросто убить может. Просто так, поддавшись какому-то порыву! Поневоле испугаешься…

- Вот! Вот! — засуетилась Антонина, явно почувствовав самую больную свою тему, — так оно и есть. Вот и я боюсь того же! Который год в страхе вечном живу…

И Антонина вдруг начала рассказывать. Ее словно прорвало — говорила много, подробно, обстоятельно. Влад сначала слушал с большим вниманием, но чем больше говорила женщина, тем тяжелее ему было ее выслушивать. Он понимал, что женщине необходимо выговориться, что, уже не один год она носит свою беду в себе, что ей просто не с кем все это обсудить, но при этом сам удивлялся — почему он не ощушает в душе своей ни сочувствия, ни сопереживания? Сбивчивая и отчаянная исповедь Антонины Васильевны представляла собой развернутую версию того, о чем ему уже рассказывала Мария Андреевна! Только с позиции самой Антонины…

И вдруг Влад понял, по чему откровения Галиной матери воспринимаются им с досадой и глухим раздражением. Ответ оказался весьма незатейлив: в ее исповеди практически не было места Гале. Антонина говорила исключительно о себе и своих переживаниях — как она страдала, как она недосыпала, как ее терзал и терзает страх перед дочерью; много говорила и о том, что она не заслужила такой вот участи… А о Гале почти ничего! В ее страстном, надрывающем душу монологе Галка играла роль лишь некоего агрессивного фактора, несущего в себе грозную опасность именно для нее — Антонины.