Армению, намереваясь поворотить к Зангезуру, как у главного концессионера было уже двенадцать пайщиков, восемь членов правления, три завода и патент на весь транспорт, какой только пересекает землю, воду и воздух.
Оставалось поставить все это на место и завести как надлежит.
Нико Куркуреки презрительно кривил губы. Мусаха-задэ мрачно выкатывал глаза. В таком состоянии они долетели до гористой части Армении, и тут лицо Надувальяна расплылось в широчайшую улыбку, глазки сузились, волосики в усах и бороде закурчавились.
? Зангезур! – произнес он мягким голосом, тыкая в стекло пальцем, – Ширванское вино! Хороший пилав и ширванское вино!
Под ними лежали теперь дикие голые кручи песочного цвета с острыми конусами вершин. Между ними, как синие брильянты, сверкали озера и змеились реки. Скудная растительность запестрела по ребрам, рытвинам и ущельям.
Дикие пропасти неслись вниз с отдыхающими на горячих каменных выступах змеями. Вот наконец сизые струйки дыма и тяжелый, сырой запах болотистых котловин. . Синие полосы, сине-зеленые, сине-зелено-серые полосы развороченных недр, – стоп. Машина снизилась. Они были где-то на дне мрачной, зловещей воронки.
? Катарские медные рудники, карошее место! – весело произнес мосье Надувальян, раскрывая дверцу кабины, –
Разбудите этого молодого человека, нельзя спать на закате, иначе он схватит карошую зангезурскую лихорадку!
Последний совет относился к виконту де Монморанси,
смежившему себе глаза с такою силой, как если б он задался целью опеленать их веками на манер младенцев кочевого племени. Лакей Поль занялся их распеленыванием.
Банкир Вестингауз вкатил в глаз монокль. Грэс прижала к груди кота и выскочила из кабинки, любопытно оглядываясь по сторонам. Положительно во всем мире не было места страшнее, пустыннее, глуше, ужасней, душней, зловещей, чем Зангезурские Катарские рудники!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
В ИР
ВЕЛИ
М
ЕТАЛЛУ ТЕЧЬ!
– Ну?
Этот вопрос задал высокий сероглазый человек только что прибывшему Лори.
? Все в порядке, Ребров! – ответил Лори. – Мы можем начать разработку. Идемте к ребятам.
Узкая вьючная тропка, доступная только пешеходам и мулам, привела их в знаменитые медные рудники. Вокруг теснились сизые, мрачные скалы, покрытые красной и синей плесенью. Внизу гудел плавильный завод. Оттуда неслось дружное на разных языках:
. .Стократный удар молота бухнул в воздухе.
Ребята заколотили по металлу с такой прытью, что
Реброву понадобилось крикнуть им дюжину-другую раз, прежде чем они заметили его и остановились.
? Братцы! – начал Лори, – Здесь сейчас знаменитый химик, доктор Гнейс. Он нашел, что разработка металла возможна. Он должен поставить вас, от имени концессионеров, на секретную выработку, заплатив вам вдесятеро против цены. Но дело-то мы повернули в нашу сторону, и вы будете работать на наш союз, поняли?
? Ладно! – в один голос отозвались рабочие. – А как насчет его пользы?
? Проверена! Металл сделает войну навсегда невозможной. Только его разработка повлечет за собой смерть.
Надобно выработать тысячу грамм сиропа, что может быть при нашем оборудовании достигнуто в три недели. Между тем трехнедельная работа ведет за собой паралич. Двухнедельная – разрушение костной ткани. Недельная – тяжелую форму известкового истощения. И ни одного дня нельзя проработать без вреда для своих костей. Что вы на это скажете?
Рабочие переглянулись. Самый старый выступил вперед:
? Какое число рабочих необходимо для работы?
? Самое меньшее – восемь душ.
? Ну, так мы дадим восемь душ на смерть – это умней, чем двести на безнадежную болезнь, при постоянном перерыве в работе.
? Правильно! – хором поддержали рабочие, – Дайте нам день сроку, мы сговоримся, кого поставить.
? И знайте, ребятки, что я в том числе! – весело воскликнул Лори, – Меня поставили еще в Зузеле, на нашей конференции. Я первый лягу костьми, да зато и металл-то назвали в честь меня лэнием.
Ребров, добросовестно переводивший беседу на русский язык, флегматично добавил:
? Скостите со счетов двоицу. Лори выбран, а мне придется начать собой линию технического персонала. Доктора Гнейса мы бережем. Он нужен.
Суровые лица рабочих выразили недовольство. Обречь такую двоицу, как Ребров и Лори, им было жальче, чем десяток своего брата. Но делать было нечего.
? А теперь, – сказал старый рабочий, поднимая инструмент, – за работу, ну-ка!
Лори зашагал рядом с Ребровым.
? Я должен узнать подробней, – проговорил Ребров, –