Мессалина

«И ты, Петроний, которому я полностью доверял, тоже меня предал. Разве это не предательство — медлить с выполнением моих приказаний и силой не заставить этих несчастных евреев почитать своего императора? Дела идут плохо с тех пор, как Гетулик дерзнул составить заговор против моей священной персоны при пособничестве членов моей семьи. Мне не доставило радости казнить моего шурина Лепида, коего я сделал своим преемником, Гетулика и моего двоюродного брата Птолемея, царя Мавретании. А с какой болью я отправил в изгнание на Понтийские острова моих возлюбленных сестер, и как прискорбно мне было узнать, что Кальвизий Сабин и его жена покончили жизнь самоубийством, дабы избегнуть позорного для них процесса! Так эта Корнелия доказала, что в ней было больше смелости, чем добродетели.

Похоже, сенат боится меня. Что ж, «пусть ненавидят, лишь бы боялись»! Прежде всего надлежит повиноваться императору. Поэтому сразу же после смерти Гетулика я занялся Рейнской армией, командование которой доверил Гальбе. Мой выбор оказался удачным: он проявил себя блестящим военачальником и преданным слугой империи.

В начале этого года, когда меня в третий раз назначили консулом, Цезония подарила мне дочь. Немного терпения — и у вашего императора тоже будет наследник. Разве не исполнил я таким образом первейший долг государя — обеспечил продолжение рода?

Конечно, меня можно в чем-то упрекнуть. Так, галлы жаловались, что я установил новые налоги. Но каким образом сохранять и расширять империю, если не тратить значительных средств на содержание армии? Эти неотесанные галлы укоряли меня за то, что я предал смерти одного из них, юного Юлия Сасерда, якобы для того, чтобы завладеть его богатством, тогда как он был сообщником Гетулика, как и Птолемей. Но разве сам я не продал часть своего наследственного имущества для удовлетворения нужд легионов?»

Петроний прервал чтение и задумался. Ему казалось, что Калигула пытается оправдаться — не только перед ним, но еще и перед народом, поскольку император не сомневался, что письмо это будет обнародовано.

Он стал читать дальше, одновременно поедая принесенное слугой фруктовое мороженое, которое готовилось с помощью ливанского снега.

«В ту пору как император сражается на Рейне, а потом отправляется завоевывать остров Британию, сенаторы проводят время в термах, на пирушках, смотрят ристания на колесницах и гладиаторские бои. Правда, они так трепещут передо мной, что послали ко мне моего дядю-глупца с поздравлениями, точно я малый ребенок, хотя в глубине души они наверняка сожалели, что я не пострадал от заговора. И в особенности этот лицемер Клавдий! Вот почему я велел бросить его одетым в Рейн. Но он умеет плавать».