Мессалина

— Наследство, таким образом, не уходит из семьи. Калигула поступает очень разумно: он тешит честолюбие молодого Гемелла и вместе с тем может распоряжаться значительным состоянием, которое этот юноша унаследовал.

— Хотел бы я знать, как у Клавдия обстоят дела с этой Элией Петиной, — снова заговорил Персик. — Она, правда, лучше, чем предыдущие его жены. Помнится, первая, Лепида, была до такой степени вспыльчива и мстительна, что посмела оскорбить самого Августа. А для несчастной Камиллы мысль о том, что ей предстоит делить ложе с Клавдием, была настолько ужасна, что она предпочла умереть в день своей свадьбы!

Сказав это, Персик засмеялся, и Мессалина, не пропускавшая мимо ушей ни слова из их довольно тихого разговора, тоже невольно хихикнула. Фабий Персик обернулся и приветствовал ее. Она дерзко выдержала его взгляд, улыбнулась ему и в следующий миг принялась разглядывать Валерия Азиатика, человека еще молодого, привлекшего ее внимание своей статностью и красотой. Однако тот, сидя спиной к Мессалине, не выказывал к ней ни малейшего интереса.

— Несчастному Клавдию никогда не везло в любви. Но всех превзошла его первая супруга, Плавтия Ургуланилла. Настоящая потаскуха, позор семьи и своего отца-триумфатора.

— Клавдий правильно поступил, что расторгнул с ней брак, но он очень несправедливо обошелся со своей дочерью от Плавтии: велел положить крошку Клавдию, совсем голышом, у порога дома ее матери, заявив, что она плод ее внебрачной связи с вольноотпущенником Ботером. Бедная малютка ни в чем не виновата.

— Этот Клавдий таков: то на него находит совершенное бессилие, прямо-таки слепота, он делается безучастным ко всему, что творится вокруг него, а то вдруг, неизвестно почему, прибегает к неимоверно суровым мерам, даже не задаваясь вопросом, справедливы ли его действия…

Разговор был прерван объявлением Клавдия о том, что в течение дня состоится двадцать восемь заездов. Публика зааплодировала и стала ждать появления колесниц. Мессалина, которой очень хотелось получше разглядеть лицо Азиатика и вступить с ним в разговор, развязала на руке платочек и уронила его в нижний ряд. Под предлогом того, что ей нужно его поднять, она наклонилась и нарочно чуть было не упала на плечо Азиатика, который успел ее удержать.

— Благодарю тебя! — воскликнула Мессалина, приблизив к нему свое лицо, чтобы ощутить его дыхание. — Я такая неловкая…

В ответ Валерий ограничился приветственным жестом головы и едва заметной улыбкой — и тотчас, не сказав ни слова, отвернулся.

— Какой этот человек странный, — с досадой прошептала Мессалина на ухо матери. — Он не соизволил даже поговорить со мной…

— Притом что ты не преминула дать ему повод, — уточнила Лепида. — Без сомнения, ты ему не нравишься.

— Но мне показалось, что все мужчины смотрят на меня. Почему он меня игнорирует таким… оскорбительным образом?

— В его поведении нет ничего оскорбительного. Быть может, он влюблен в какую-нибудь женщину. Во всяком случае, вокруг нас много других, богатых и красивых мужчин.

Пока происходил этот разговор, появились акробаты на лошадях; они проскакали все пятьсот шестьдесят восемь метров дорожки, прыгая с одной лошади на другую и изображая бой с другими наездниками. Самые отважные вставали на лошадях во весь рост, опускались на колени и даже ложились. Когда один из акробатов приближался к месту, где сидела Мессалина, она поднялась и бросила свой платок на дорожку, от которой ее отделяли лишь несколько рядов. Зрители повернули головы к Мессалине и зааплодировали наезднику, который поднял платок на полном скаку, свесившись до самой земли.

— Хочешь ли ты, чтоб он вернул тебе платок? — спросил Фабий Персик у девушки.

— Если он не сделает этого сам, может, ты окажешь мне любезность и попросишь его об этом, — ничуть не смутившись, сказала Мессалина.

— С удовольствием, — смеясь, ответил Фабий.

И вновь приветственные возгласы и рукоплескания грянули, словно буря. Калигула, облаченный в триумфальную тогу, вошел в императорскую ложу; под руку с ним шла его сестра Друзилла, а по бокам — две другие его сестры, Агриппина и Ливилла. За ними следовали члены коллегии августалиев и несколько важных особ, в числе коих нельзя было не заметить Макрона, префекта претория, о котором шепотом говорили, что он ускорил кончину Тиберия, задушив его в его же собственной постели, Ирода Агриппу, правителя иудеев, столь приблизившегося к императору, что тот даровал ему царство в Палестине, и в особенности Лоллию Павлину, несшую на своей груди и руках сорок миллионов сестерциев в виде украшений, а также супругу Гая Меммия Регула, наместника в одной из провинций, где она жила вместе с мужем. Прослышав о ее красоте, Калигула вызвал ее в Рим.

Как только стихли крики и овации, Калигула поднял руку и, пригласив встать рядом с собой Друзиллу, зычным голосом произнес:

— Римляне, я представляю вам ту, которую отныне вы должны почитать как мою наследницу!

— Цезарь безумно любит Друзиллу, — заметил Валерий Азиатик, в то время как тысячи голосов приветствовали сестру Калигулы.