Мессалина

Макрон нахмурился. Настала пора принять последнее решение: с кем он ныне? Умрёт вместе с догнивающим Тиберием или останется с новым молодым императором? Сапожок умеет находить нужные слова и убеждать. Этого у него не отнять. И сенат племянничек в несколько мгновений укротит. И ему, Макрону, будет всем обязан. Разве этого мало? А ещё Юлия...

— Когда я получу её?

— Ты хочешь сестру прямо сейчас? — встрепенулся Калигула.

— Что ж откладывать. — Префект сам наполнил вином чашу и стал пить медленно, по глотку, причмокивая и облизывая губы. — На вилле Лукулла возникли некоторые сложности, и мне завтра придётся туда выехать. На день, на два...

— И через два дня всё свершится? — У Сапожка от этого предположения пересохло в горле.

— Чего тянуть?

— Да, конечно!

Калигула поднялся и снова сел. Ноги подогнулись.

— Сейчас она придёт к тебе, — прошептал он.

Он встал и вышел из гостиной. Спальня Юлии была рядом, и Сапожок постучал. Послышались её лёгкие шаги, дверь открылась, и она, увидев его, бросилась к нему на шею.

— А я уже начала злиться на тебя. Слышала, как о чём-то бубните с Макроном, и подумала: как он может вести беседы с этим ослом и забыть обо мне! А ты вспомнил, любимый мой!

Она впилась в его рот и долго не разжимала объятий.

— Славненький мой, пойдём в бассейн, я так люблю, когда мы этим занимаемся в воде, что меня уже бьёт нервная дрожь, ну пойдём, пойдём! — зашептала она.

Она схватила его за руку, чтобы вести туда, но он её остановил:

— Подожди, мне надо поговорить с тобой.

— Там и поговорим.

— Нет, лучше здесь.

Она замерла, вглядываясь в его глаза:

— Что опять случилось?

— Ничего. Просто мы договорились с Макроном, что он сам закончит несчастные дни нашего деда и сегодня же вечером провозгласит меня императором.

Юлия просияла, снова бросилась ему на шею:

— И тогда мы сможем пожениться?!

— Конечно!

— Какой ты умный! Наконец-то я стану твоей женой! Как долго я об этом мечтала! — В припадке восторга она даже укусила его мочку уха, и он вскрикнул от боли:

— Ты с ума сошла!

— Ещё бы! Я без ума от счастья!

— Но Макрон поставил мне одно условие, — помрачнев, охладил пыл сестры Калигула.

— Какое?

Сапожок с грустью взглянул на неё и отвёл взгляд.

— Чего он хочет? — не поняла Юлия.

Калигула не ответил, повалился в одежде на кровать, рухнул на белоснежное покрывало в своих пыльных сапожках, голенища которых он столь же лихо, как все преторианцы, подворачивал, потянулся, сладко с подвывом зевнул.

— Он хочет меня?! — догадалась Друзилла.

— А что же ещё?

— А ты не сказал ему, что этого никогда не будет? Что я лучше умру, чем лягу в кровать с этим мерзким животным?! — в гневе воскликнула Друзилла.

— Я пообещал, что ты это сделаешь ради меня.

Юлия была потрясена. Несколько секунд она не могла выговорить ни слова. Сапожок неожиданно поднялся, встал перед сестрой на колени, обнял её ноги.

— Да, он мерзкое животное, тварь, скотина, падаль, — скороговоркой зашептал он. — Но что делать, если другого выхода нет? Сардак ходит за мной по пятам и готовит удавку. Ты хочешь, чтоб он задушил меня? Хочешь, чтоб я умер, да?

— Нет-нет, любимый мой, — она подняла его с колен, — но я хочу принадлежать только тебе. Тебе и больше никому. Мне сейчас трудно это объяснить. Разве вишня родит лимон? И потом, мне ненавистна сама мысль, что кто-то другой будет со мной, я не переживу этого! — Юлия закрыла лицо руками, залилась слезами, упав на постель.

Калигула не ожидал такого поворота. Ему самому было неприятно отдавать свою нежную голубку в лапы грубого преторианца, которого, казалось, грязная, грубая шлюха возбудила бы гораздо сильнее, нежели чистая и прекрасная Юлия. Но Сапожок понимал: когда питаешься одной солониной с чёрствым, прогорклым хлебом, иногда хочется полакомиться и сочным барашком с горячими тонкими лепёшками. Никто только не знал, придётся ли старому гвардейцу по вкусу такая резкая перемена блюд.

Гай Германии нахмурился, присел на кровать, погладил Юлию по спине. Она успокаивалась.

— Хорошо, не надо плакать, — проговорил он. — Я пойду и откажу Макрону...

Юлия поднялась, упала ему на грудь. Сапожок обнял её.

— Я люблю тебя, — сквозь слёзы прошептала она. — А ты? Ты любишь меня?

— Неужели ты в этом сомневаешься, голубка моя? Но давай простимся...

— Как... простимся? — Юлия обратила к нему заплаканное лицо.

— Через несколько дней Сардак убьёт меня. Дощечки с безносым профилем были предупреждением. А приказ исходит от Тиберия.

— Но...

— Я знаю! — твёрдо сказал он. — Неужели ты думаешь, я бы смог пойти на эти страшные условия Макрона, если б мне ничего не угрожало? Да никогда! Но ради твоих маленьких грудок, похожих на двух голубков с нежными клювиками, ради твоей мшистой норки, где любит греться мой юркий мышонок, ради твоего язычка, похожего на огонь, умеющий разжигать всё на свете, ради твоих ног, бёдер я готов умереть! — Калигула настолько поверил в сказанное им, что слёзы выступили на его глазах.

— Твои слова как амброзия богов! — Юлия обняла его с такой страстью, что чуть не задушила в своих объятиях.